По потолку мечутся пятна света, словно пойманные в банку мотыльки – бьются о стены, сталкиваются друг с другом и вновь разбегаются. Холодно и душно. На простыне мелкие складки и крошка от печенья. Миллиметры лишней ткани – острые, как замерзшие волны, тело изломано ими, пронзено. Крошка гигантская, будто под нежной спиной притаился ядовитый морской еж – Молли видела таких, когда летала с мамой на теплое море. Ходили в розовых резиновых тапочках, любопытно наклонялись, рассматривая неуловимые подводные чудеса. Холодно, холодно, Молли натягивает одеяло до самых ушей и пытается заснуть. Пятна света с потолка переползают под веки и тычутся в глаза, как тычется неудобный острый угол рабочего стола. Говорят, скоро конец света. Молли фыркала, Молли не верила, потому что за ее жизнь уже раз пять обещали конец света. А теперь верит – когда видит Шерлока не раз в неделю, а каждый день, потому что трупы разлагаются почти мгновенно, ему интересно. Молли призывается ироничную улыбку Шерлока под веки, улыбка прогоняет свет с потолка и оставляет после себя неутоленную, трепетно-робкую, безнадежную детскую нежность пополам со взрослой горечью. Холодно. Обещали еще три-четыре дня. А мир постепенно умирает, остывая, заполняясь тошнотворным запахом смерти, и Молли боится этого запаха – трупы пахнут формалином, трупы пахнут гнилым мясом, горелыми волосами, но они не должны пахнуть гниющими цветами – а этот запах сейчас всюду. Молли хотела бы, чтобы это был астероид. Быстро. Или молниеносная атака инопланетян. Что-то понятное, что можно ненавидеть. Холодно – и Молли дышит на кулаки; холодно – вытирает слезы, выступающие из-под век, где горько-горько-горько, и нет ничего уже давно, просто темнота; холодно – и на секунду мелькает мысль, а вдруг. Все равно уже, может, найти хоть на пару часов кого-то, кому так же стыло и мертво, и разделить с ним остаток причитающихся дней, и уж точно – пока смерть не разлучит, и умереть, как насмешливо подсказывают сказки, в один день… Холодно. Молли засыпает.
2. Жарко.
Гарри закрывает глаза и улыбается; ритмичная музыка в обход мозга струится прямо в ноги, спину, шею; где-то в висках рождается призрак головной боли, но пока еще только призрак. Гарри полна мрачного веселья, ей правда весело – и хочется смеяться, хочется обнимать людей просто так – и слава Богу, потому что здесь все полны этими желаниями. Алкоголь – кому-то крепче, чтобы забыться насовсем, а кому-то, как ей сейчас, - глубокий вишневый вкус, прохлада на языке и жар, разбегающийся по всем законам центробежной, когда Гарри начинает кружится на месте. Нет, она не хочет просто так упустить оставшиеся несколько дней. Не хочет ходить по серым улицам мимо серых людей, опрокинувшихся в себя. Она смотрит в зеркало, и ей нравится, что она привлекательна и свободна. Обернувшись, она легко касается ладонью плеча танцующей рядом…Софи? Джинни?… - восхитительно гладкая кожа, восхитительно жаркое дыхание; губы, ответно прикасающиеся к шее. Гарри чувствует, как знакомая дрожь охватывает ее, начиная со спины – с того самого местечка между лопатками, куда так знакомо пробралась незнакомая ладонь. Жарко, Гарри откидывает голову и запрещает себе думать в проекции будущего. И когда через полчаса прогремевший взрыв уничтожает ночной клуб, когда ярчайший за всю ее жизнь оргазм и ревущее пламя одновременно охватывают ее тело, ускользающее сознание Гарри упрямо – и не без оснований – продолжает считать себя счастливым. Никто не приезжает тушить пожар. Пусто на лондонских улицах; из-за полыхающего огня не видно звезд. Жарко.
3. Незачем
Лестрейд сосредоточенно хмурится, морщится – рассматривает себя в зеркало. Точнее, не себя – ищет не сбрившиеся волоски, и находит-таки; радуется, ликвидирует предателя и с удовлетворением убирает бритву. Думает о детях, думает о Лидии. Приходя на кухню и поставив чайник, зевает и думает о кровати. Ловит себя на мысли, что трясутся руки и кожа на щеках раздражена свыше обычного, а крем после бритья закончился, и это заставляет инспектора фыркнуть и мстительно кинуть упаковку с заплесневевшими сосисками в мусорное ведро. Несколько дней назад, когда оказалось, что на этот раз конец света все-таки придет, Лестрейд был зол, будто проиграла футбольная команда, за которую он болел с детства. Потом как-то потихоньку вползло непонимание и несогласие, а потом как ни в чем не бывало на работу завалился Шерлок, и Лейстред ждал с детской верой в чудо, что тот начнет издеваться над всеобщим настроением и тем самым уверит всех в собственной гениальности и заодно – в том, что конец света отложен. Но Шерлок ни над кем не издевался, никого не высмеял, а просто прошел в кабинет к инспектору – белый, как привидение, тощий, с синяками под глазами, с кривой отрешенной усмешкой на лице. И на все вопросы, теснившиеся в голове инспектора, но – к их чести – так и не вырвавшиеся наружу, Шерлок ответил очень коротко: «Думай о другом». Они даже выпили вместе, Шерлок одолжил пару никотиновых пластырей и был таков, а инспектор остался думать. И вот думает, думает о чем угодно. Только бы не – а то придется поверить, а он не хочет; мысль о Конце кажется такой большой, что просто не помещается в голову. Думает о том, что полиция уже никому не нужна – сначала вроде бы кто-то и мародерничал, и даже взрывы были, а убийств и сейчас полно (все ли равно – сейчас или чуть позже), но всем в отделе ясно, что смысла нет никакого. И приходят все на работу лишь по инерции, чтобы на время забыться, побыть друг с другом. Не так много у кого есть семьи, чтобы туда возвращаться. Лестрейд думает о Донован и Андерсене, о тихом стоне, донесшемся как-то из кладовки – и ему немного смешно, печально, он их любит, как детей. А еще ему завидно.
Думает о том, с кем вроде бы и началось – но так и не продолжилось. Думает о вежливой улыбке, стучащих по зонту каплях дождя, прохладном рукопожатии и нескольких обедах. Думает о том, что он идиот, что Холмс прав абсолютно… Что оба Холмса были правы.
Он еще не знает, как именно умрет. А этим вечером поймет, что ему все равно – ведь он уже давно утонул в серых глазах, сгорел в темно-рыжем пламени, расстрелян россыпью нежнейших веснушек на бледной коже. И эти последние несколько дней, пока они будут жить свои десять?.. Двадцать?… бесконечность лет друг для друга, пока будут сплетаться пальцы, пока Лестрейд будет чувствовать его - толчками изливающийся жар внутри себя, - думать ему будет незачем. Просто незачем.
4. Как и всякий
Это было невообразимо – чувствовать, что ты не имеешь никакого воздействия на ситуацию. Джим сначала смеялся, потом убил кассиршу на заправке, потом набил себе полные карманы батончиков «Марс» и поехал домой под пение Боуи. Есть ли жизнь на Марсе? Подпевая, он с сожалением констатировал, что жизнь на Марсе пока не изобрели. И никакие деньги, за которые можно завалить кондитерскими изделиями полмира, ему не помогут. Да, именно так – Джим представлял себе, как люди мечутся по улицам, а на них сыпятся шоколадки. И вот уже весь Лондон завален, шоколад забил уши, носы и рты, в дыхательных путях – хрусткая гладкая упаковка, пальцы напрасно скребут по стенам. Предсмертные судороги. Смерть.
Джим едет в машине, истерически смеется, Боуи давно замолчал, все замолчало. В конце концов замолчал и он, аккуратно поставив машину возле дома – как всякий добропорядочный гражданин. И как добропорядочный гражданин, Джим наклоняется и гладит белую кошку – пушистую красавицу. Гладит, гладит, гладит вначале нежно, затем все сильнее и сильнее. Кошка пытается вывернуться, а Джим все гладит – в основном по шее, придерживая за спину другой рукой. Гладит резко, с размаху, ребром ладони, пока не слышит хруст. На самом деле, не столь много и изменилось. Правда, Джим?
А потом он пьет чай и ложится спать. Как и всякий добропорядочный гражданин.
- Миссис Хадсон! Джон лениво открывает глаза, морщится. Шерлок внизу – злой как черт, совершенно не трогательный, абсолютно не притягательный. Злой, острый, колючий, ядовитый. Джон чувствует, что его не хватает на Шерлока, не хватает на его неумолимую беспомощность. Он устал восхищаться. Шерлок больше не восхищает – он пугает. И Джона пугает, и себя пугает. Изменялся он постепенно, но быстро и неотвратимо. Он брал Джона полностью, подчиняя, причиняя боль и оставляя после себя холод и чувство стыда, после чего уходил к себе в комнату и молчал, раскинувшись на кровати – Джон видел, знает. Ноет поясница, болит голова, заложило нос и последнее, чего он хочет – это встречать его, того, кто когда-то легкими поцелуями покрывал его обезображенное шрамом плечо. Это сказочно и великолепно – открывать для себя всю гамму чувств и эмоций у того, кто, казалось бы, придает это так мало значения. Спектр переживаний обычных людей заключался лишь в видимой области. У Шерлока же он вмещал в себя все. А теперь остался лишь острый ультрафиолет, брызжущий из-под век, - десять нанометров, убивающих все живое в конечном итоге. - Миссис Хадсон! – плохо, очень плохо. Джон спускается вниз, открывает дверь. Молчит. И Шерлок молчит. Сам виноват – забыл ключи, но его уже не волнует, кто виноват. Они стоят, разделенные порогом, как чужие люди. Холодный ветер врывается в дом, колет Джона в многострадальную поясницу, ворошит распечатки на кухонном столе. Джон разворачивается и, не глядя на Шерлока, идет к себе. Проем двери серый, пронзительно холодный и мертвый, как глаза Шерлока.
Шерлок лежит, глядя в потолок, ничего не хочет, никого не хочет. Ему холодно, противно, мысли путаются. Это раздражает. Он нехотя скользит под халат рукой, но ладонь неприятно холодная и чужая, и все же он немного возбужден, потому что на этом месте самом он вчера брал Джона, слушал тихие сдавленные стоны. Такие тихие, такие закрытые от него, что это приводило в бешенство, и он резко даже для себя самого вколачивал Джона в диван, добиваясь любого признака жизни – крика, плача, пощечины, мольбы. Чего угодно, но не этой немой равнодушной покорности и безнадежности, которой была пропитала отравленная жизнь за пределами их дома. Он причинял боль им обоим, себе – потому что заслужил, Джону – потому что давно взял себе это право. Но как он ни старался, достаточно не было. Им никогда не было достаточно.
Шерлок нехотя встает, заглядывает в холодильник – там чисто, полки вымыты, никаких голов и пальцев. Только продукты уложены по-военному четко. Колбаса с колбасой. Капуста с морковкой. Две пачки молока. Пельмени в морозилке.
Тошно и плохо. Шерлок поднимается наверх, собираясь звать Джона вниз, и замирает, войдя. Ветер гуляет между открытым окном и распахнутой дверью. Джону, кажется, все равно – лежит на кровати лицом к стене, но не спит. Шерлок зацепляется взглядом за криво стоящие тапки, сбившееся с плеча одеяло. - Джон, не лежи как мертвый, пойдем вниз, - говорить неловко, странно, напрасно. Джон молчит. Шерлок кладет ему руку на плечо, сжимает. Джон поворачивается и смотрит, минуя воздух, минуя глазное яблоко, минуя зрительные нервы – смотрит ему прямо в душу. Измученно, тихо. Потом закрывает глаза. Шерлок чувствует, как за грудиной что-то толкается в разные стороны – неупорядоченно, больно, очень больно. Мозг говорит, что плохое что-то случилось с сердцем, но Шерлок чувствует, что мозг врет. Больно, наконец-то достаточно больно – и Шерлок некрасиво хватает ртом воздух, вцепляется в простыни, зажмуривается, и не чувствует ни горячих горьких слез на щеках, ни обеспокоенного взгляда Джона. Не видит, как тот резко – верный долгу врача – садится на кровати и пытается его осмотреть, а затем все понимает и тихо-тихо, нежно прикасается губами к его уголку рту. И когда наутро Джон лежит, чувствуя дыхание на своей шее, он почему-то уверен, что это останется с ним, несмотря на грядущую смерть. Он спокоен.
Уважаемый автор, это прекрасно, несмотря на отсутствие юмора! Такая щемящая безнадёжность! Достоверные характеры! Я практически поверила в конец света. Очень красивый текст - будто сплетённые кружева. У вас прекрасный стиль!) Спасибо!) Заказчик
Ох, автор. Это было потрясающе. Вы чувствуете героев и их характеры. Белая кошка навсегда останется для меня нераскрытым символом. А слешер, засевший внутри, дико радовался жестокому Шерлоку и всепрощающему Джону.
Пришла с обзора юмор почитать Но не жалею. Молли, может потому что она была первой и такой большой облом сразу, но особенно страшно прозвучала для меня.
Молли получилась лучше всех. Чуть-чуть вспомнился Perfect Sense - настроением ) Я, кстати, когда приходила почитать, оооочень надеялась, что вопреки всему, юмора здесь не окажется ^^ Спасибо ))
...Протоны и электроны... Просто протоны и электроны...
Потрясающе. Так правильно начать с Молли, задав общее настроение, убрав все мысли, что это всего лишь общий психоз. И Гаррет была превосходна. И Джон, и... Да всё отлично! *в цитатник*
-
-
30.12.2011 в 22:19-
-
30.12.2011 в 22:48Заказчик
-
-
07.01.2012 в 02:43В процессе исполнения оказалось, что юмором тут нигде и не пахло, так что это, скорее всего, совершенно не то, чего желал заказчик
читать дальше
-
-
07.01.2012 в 02:44читать дальше
-
-
07.01.2012 в 02:57-
-
07.01.2012 в 19:45Низакащик
-
-
08.01.2012 в 01:14Очень красивый текст - будто сплетённые кружева. У вас прекрасный стиль!) Спасибо!)
Заказчик
-
-
08.01.2012 в 19:47-
-
09.01.2012 в 00:05...
ладно, всё хорошо.
очень понравилось.
спасибо.
-
-
09.01.2012 в 01:10немного жаль, что не написали Майкрофта... хотя вы четко дали понять в части с Грегори, как он встречает конец света... но все же...
-
-
09.01.2012 в 16:29автор, спасибо вам
-
-
12.01.2012 в 11:17-
-
12.01.2012 в 11:29-
-
24.01.2012 в 21:08-
-
25.01.2012 в 11:30-
-
17.02.2012 в 15:20Но не жалею.
Молли, может потому что она была первой и такой большой облом сразу, но особенно страшно прозвучала для меня.
-
-
05.03.2012 в 02:08Я, кстати, когда приходила почитать, оооочень надеялась, что вопреки всему, юмора здесь не окажется ^^ Спасибо ))
-
-
11.03.2012 в 19:58-
-
11.04.2012 в 00:21-
-
21.04.2012 в 20:33Спасибо, автор