Чертоги разума были вещью весьма полезной во многих отношениях. Они были не только местом, где Шерлок хранил необходимую информацию, они были еще и надежным убежищем, когда Шерлоку требовалось уйти на время от вселенской глупости окружающих.

Он всегда тщательно отбирал то, что должно было осесть в его Чертогах – необходимые для работы знания, полезные умения… нужных людей. Еще в детстве он поместил сюда точную копию Майкрофта – как бы тот подчас ни надоедал, но иногда все же наводил на нужную мысль (в отличие от оригинала, конечно же). После «падения» с крыши Бартса появилась Молли – незаметная, как и в жизни, она тихо приходила и смущенно рассказывала о формах и размерах трупных пятен или возможной степени разложения живых тканей в различных условиях (например, при облучении ураном – Шерлок, к его большому сожалению, не мог провести этот эксперимент дома).

Некоторые образы появлялись в Чертогах помимо воли Шерлока: одним из первых неудаляющихся воспоминаний стал Редберд, рыжий пес, подарок родителей на его пятилетие. Когда Шерлок понял, что это воспоминание удалить не удастся (даже если оно очень болезненно – особенно, если оно очень болезненно), он создал для него отдельную комнату и поместил его туда. Позже, значительно позже в Чертогах появился подвал и запертый там в отдельной комнатушке с мягкими стенами его давний кошмар – Мориарти. Было еще несколько запертых дверей на разных этажах – но Шерлок уже почти забыл (сумел забыть), что там находится.

«Сердцем» его Чертогов была гостиная их с Джоном квартиры на Бейкер-стрит – отсюда он начинал все свои путешествия по просторам собственной памяти. Дверь в спальню Шерлока вела в огромные залы с хранившимися там каталогизированными фактами. Дверь из квартиры вела в длинные пустые коридоры со множеством открытых и закрытых дверей. Была еще одна дверь – дверь в спальню Джона; как она появилась здесь и что за ней скрывалось, Шерлок не знал. Иногда он поднимался вверх по лестнице (ровно двадцать две ступеньки) и по нескольку часов кряду стоял перед этой самой дверью – но еще ни разу не осмелился даже прикоснуться к дверной ручке. В конце концов он решил, что некоторые вещи лучше не знать совсем, и оставил этот уголок Чертогов в покое.

***

Все началось, когда Шерлок окончательно осознал, что Джон съехал с Бейкер-стрит. Сразу по возвращении в Лондон Шерлок не хотел и не мог поверить словам Майкрофта, что у Джона теперь своя жизнь – жизнь, в которой Шерлоку не место. Даже сцена, которую Джон устроил в ресторане, не убедила Шерлока окончательно – какая-то часть его все надеялась, что Джон со дня на день вернется домой (нет, правда, не мог же он настолько сильно обидеться?). В конце концов, раньше Джон всегда возвращался.

Но со дня возвращения Шерлока подготовка к свадьбе Джона, казалось, проходила удвоенными темпами, и только тогда Шерлок понял, что на этот раз у Джона все было действительно серьезно. Что ж… Шерлок принял решение друга и смирился с ним. Иногда счастливая пара наведывалась к нему в гости – визиты эти раздражали, но Шерлок готов был терпеть их (он и сам подчас не понимал почему; возможно, Майкрофт был отчасти прав – Шерлок наконец-то хоть немного повзрослел и научился адаптироваться к социуму) и даже вполне успешно разыгрывал свой интерес к свадьбе.

В первый раз, когда это произошло, Шерлок отдыхал в Чертогах и, лениво развалившись в своем кресле, размышлял о том, что, возможно, стоит убрать куда-нибудь кресло Джона: оно мешало обозревать из этого положения пол кухни (это была действительно очень серьезная причина). Как вдруг мимо него прошел Джон – он, шлепая босыми ногами, скрылся на кухне и принялся, судя по звукам, заваривать кофе.

Шерлок с недоумением смотрел ему вслед. Он не звал сюда Джона (даже во время вынужденного отсутствия он старался поменьше вспоминать о Джоне – воспоминания только отвлекали, всегда отвлекали; впрочем, иногда замечания, произносимые голосом Джона, звучали в голове Шерлока абсолютно независимо от его желания). Он потряс головой, стараясь изгнать этот образ – Джон, заваривающий кофе – из своей памяти.

Звуки не только никуда не исчезли, но и, кажется, стали громче.

Потом из кухни вышел его сонный сосед, держа за ручку кружку с дымящимся кофе. Он только что проснулся: волосы всклокочены, глаза сонно прикрыты, халат накинут на голое тело (поправка – нижнее белье на месте; да какая, к черту, разница?). Воспоминание решительно не хотело испаряться.

– Джон? – слегка беспомощно спросил Шерлок.

Джон плюхнулся в кресло напротив, каким-то чудесным образом умудрившись не расплескать свой кофе.

– Доброе утро! – улыбнувшись сказал он; потом вдруг изменился в лице. – А, совсем забыл!

Джон поставил кружку на столик, вскочил и, почти бегом поднявшись по лестнице, скрылся за дверью своей спальни.

Шерлок принялся пристально разглядывать кружку с кофе, словно она могла дать ему ответы на все вопросы.

– Эй! Псих! – послышался голос незабвенной сержанта Донован. – Уснул, что ли?

Шерлок рывком вынырнул из Чертогов. Донован стояла перед ним, скрестив на груди руки.

– Шеф освободился. Прошу, – она театрально взмахнула ладонью, указывая на дверь кабинета Лестрейда.

Шерлок коротко кивнул и поднялся на ноги.

Определенно, в Чертогах пора было навести порядок.

***

Во второй раз Шерлок помещал в хранилище памяти факты по умершим во время пивного наводнения в Лондоне в 1814 (октябрь, 17; погибло 8 человек); информация была интересна скорее в историческом смысле, чем в практическом, но Шерлок уже не раз убеждался, что пригодиться во время расследования могло все, что угодно.

Из гостиной послышался скрип открываемой двери.

Шерлок нахмурился. Звук не шел извне, он родился в его Чертогах – это Шерлок мог сказать с точностью. Но с такой же несомненной точностью он мог сказать и то, что он этот звук не придумывал.

На секунду стало страшно.

Глупости. Чертоги – часть работы его мозга, так что или он все-таки свихнулся (к большой радости Майкрофта), или его подсознание пытается подать ему какой-то сигнал. Теперь Шерлок усмехнулся, потому что в воздухе, появившиеся из ниоткуда, повисли призрачные колеблющиеся строчки из оригинала «Основ психоанализа» Фрейда – впрочем, уже в следующий миг буквы разлетелись на молекулы под взглядом детектива.

Шерлок решительным шагом вышел в гостиную.

Дверь в комнату Джона была распахнута настежь. На пороге стоял сам Джон, устало прислонившись к косяку двери. Видно было, что он чертовски устал и чем-то недоволен: под глазами залегли круги, губы сжаты в тонкую полоску, брови слегка нахмурены.

– Ты мог хотя бы позвонить, – укоризненно сказал он.

Шерлок вздрогнул.

– Твое чертово расследование, – продолжал Джон. – Ты мог позвать с собой. Или просто сообщить, что с тобой все в порядке.

В голове Шерлока забрезжило понимание. Он помнил этот момент – это случилось где-то месяцев через пять после их знакомства. Шерлок, на что-то обидевшись, ушел на расследование один; вернувшись домой глубокой ночью, он обнаружил там разозленного Джона, ожидавшего его возвращения. Джон тогда кричал что-то про асоциальных ублюдков, абсолютно не способных понять чувства окружающих его людей. Шерлок в тот раз предпочел молча сбежать с поля боя в свою комнату. А Джон утром извинился.

Но теперь-то все по-другому.

Воспоминания накладывались одно на другое.

«Ты мог хотя бы позвонить»

«Два года, Шерлок… два года!»

«… просто сообщить, что с тобой все в порядке.»

– Прости, – тихим, но твердым голосом произнес Шерлок, глядя другу прямо в глаза.

И увидел, как с лица Джона медленно исчезло выражение боли и усталости. Джон даже осторожно улыбнулся.

– Самая невероятная вещь, которую я от тебя слышал.

– Почему ты не лег спать?

Вопрос был до крайности глуп, но Шерлоку хотелось услышать ответ из уст Джона.

– Я ждал, Шерлок. Надеялся, что с тобой ничего не случилось. Беспокоился.

– Да, конечно, – прошептал себе Шерлок. – Но я уже понял это – и извинился. Есть что-то еще…

– Спокойной ночи, – улыбнулся Джон. Его поза была расслабленной, руки свободно опущены вдоль тела. Шерлок вспомнил ситуацию, случившуюся в действительности – тогда Джон вцепился пальцами в косяк так, что побелели ладони. Сильный стресс.

Джон повернулся и ушел вглубь комнаты; дверь за ним медленно затворилась. Но Шерлок расслышал еще тихий, как дуновение ветра, шепот Джона, донесшийся из-за двери:

– Я всегда верил, что ты вернешься. Просто устал ждать.

***

В третий раз Шерлок решился. Он поднялся по лестнице (двадцать две высокие и широкие ступени – словно ведут на плаху), и медленно повернул ручку двери.

Сказать начистоту, он ожидал, что за дверью окажется комната Джона – точно такая же, как в реальности. Так что поначалу, когда Шерлок увидел, что там, он слегка растерялся. Затем он вошел внутрь – дверь с тихим скрипом закрылась за его спиной.

Шерлока со всех сторон окружали зеркала. Босые ноги слегка холодила гладкая зеркальная поверхность. Все зеркала на стенах были разными – крупные и мелкие кусочки с обломанными краями, ровные и кривые, они одновременно и преувеличивали, и преуменьшали, перекосив окружающее Шерлока пространство до такой степени, что кружилась голова. Стены были увешаны ими сплошь (да и были ли вообще стены?); в дальнем конце комнаты Шерлок разглядел нечто похожее на коридор.

Двинувшись вперед, он сначала чуть не упал. Вперед, навстречу ему одновременно двинулась сотня его перекошенных отражений – вся комната на мгновенье словно скользнула в другую плоскость и перевернулась. Шерлок, едва подавив приступ тошноты, оперся ладонью о ближайшую стену и несколько минут простоял, просто закрыв глаза.

Он мог бы просто пойти напрямик – прямо сейчас создать себе проход между этих зеркал (хотя он и не создавал в своем воображении этой комнаты, он все же был сейчас на своей территории). Но ему отчаянно хотелось понять, к чему все это – а значит, придется играть по предоставленным ему правилам.

Отдышавшись, Шерлок с закрытыми глазами, выставив перед собой, на всякий случай, ладонь, двинулся дальше: где находился проход, он запомнил. Но уже через несколько шагов он снова наткнулся на стену. Осмотревшись, он понял, что либо он только что пошел не в ту сторону (маловероятно), либо зеркальный коридор оказался в другом месте. Значит, глаза, закрывать нельзя. Интересно.

Мало-помалу, двигаясь вперед мелкими шажками, Шерлок приспособился смотреть впереди себя на один-единственный кусочек зеркала, а подойдя к нему вплотную, искал глазами новую цель и шел к ней. Углубившись в проход между зеркалами, он понял, что попал в зеркальный лабиринт: коридоры сходились под прямым углом в самых неожиданных местах и вновь расходились в разные стороны сетью ответвлений. Шерлок не стал надолго задумываться, какое из них выбрать – все ходы в лабиринтах рано или поздно приведут его к центру.

Туда-то, судя по всему, ему и надо.

Идти становилось все труднее: на периферии зрения происходило беспрерывное движение, хаотически мелькали обрывки изображений и, как следствие, болела голова. Он попытался отвлечь свое внимание простейшими рассуждениями о том, следует ли ему считать себя настоящим психом (голос Донован) теперь, когда он понял, что некоторые части его Чертогов абсолютно автономны и действуют независимо от его сознания (обычные, эти серые и скучные люди назвали бы такое, пожалуй, психическим расстройством). Но потом он понял, что мысли в его голове слишком запутались, увязли в его бесчисленно размноженных отражениях, как и он сам.

Вскоре он заметил, что его собственное многократно повторенное изображение начинает его раздражать. Каждое из них словно отражало все самые худшие и бесполезные черты, которые он только мог сам в себе найти: чрезмерную медлительность разума во время расследований (было с кем сравнивать), чрезмерную активность разума во время затиший (скука – вечная проблема), резкость в общении с людьми и эгоцентричность (эти черты приобрели коннотацию «плохие» только после встречи с Джоном). Зеркала отражали порывистую, дергающуюся походку, надменный взгляд и абсолютную безучастность ко всему. А еще неправильной формы лицо и бледную, как у глубоководной рыбины, кожу.

– Мне всегда было наплевать на свою внешность, – на секунду закрыв глаза, произнес он, стараясь уверить в этом окружающее его враждебное пространство.

«Неправда», – кривляясь, ответило ему его собственное отражение в ближайшем зеркале.

Шерлок стиснул зубы.

– Это неважно, – сказал он, на этот раз уверенно.

«Было неважно», – ответило далекое эхо его собственным голосом.

Вся уверенность в собственных силах тут же испарилась. Шерлок по инерции прошел еще несколько шагов и остановился. Идти дальше не было никаких сил. Возвращаться – тоже.

На секунду он вновь почувствовал себя потерявшимся ребенком.

«Сядь и упокойся, Шерлок, хоть на минуту. Ты навернул по гостиной уже кругов двадцать.»

Голос Джона донесся откуда-то справа, и Шерлок облегченно вздохнул – вот же он, выход. Удивительно, но… Джон. Все всегда возвращалось к нему.

Шерлок всегда возвращался к нему.

Он больше не всматривался в свои изображения, мелькавшие и корчившиеся перед ним в кусочках зеркал. Он шел вперед – к Джону; сердце его сильно билось (радость? волнение? – все смешалось).

Центром лабиринта оказалась маленькая комнатка с белыми стенами; одну из стен полностью закрывало громадное зеркало – на этот раз целое, оно отражало все в реальную величину. Оглянувшись, Шерлок заметил, что зеркальный коридор, через который он сюда вошел, бесследно пропал.

Шерлок вновь обернулся к зеркалу, пытаясь найти в этом безумном финале хоть какой-то смысл. И тут в отражении он увидел подходящего к нему Джона. Джон шел вперед, совсем не смотря на Шерлока, но, подойдя к нему со спины, внезапно обхватил его руками и уткнулся носом куда-то между лопаток.

Шерлок замер. Сквозь ткань футболки он чувствовал теплое влажное дыхание, от которого по его шее бежали мурашки, и какая-то часть его разума в панике срочно требовала проверить тот факт, что происходящее здесь и сейчас на самом деле не происходит.

– Зачем ты здесь? – голос Джона был приглушен, потому что он все еще стоял, уткнувшись лицом в спину Шерлока.

– Я пришел за тобой. Я вернулся, Джон.

После всего того, через что он прошел, Шерлок чувствовал недостаток слов и мыслей – они разлетались вдребезги в тот самый момент, когда он уже собирался их использовать. Он задумался, пытаясь сформулировать то, что он уже узнал, и спросить о том, что он хотел знать.

– Нет. Ты пришел за собой. Ты хочешь понять, – отозвался Джон на эту мысль.

– Да, – с облегчением сказал Шерлок. Слова не нужны – с Джоном они никогда не были нужны.

– Я покажу тебе, – еле слышно шепнул Джон.

Его ладони скользнули по бокам Шерлока вниз, к бедрам; потом вновь поднялись вверх, подцепив с собой края футболки. Шерлок затаил дыхание – а когда теплые пальцы коснулись кожи его живота, резко выдохнул. Джон медленно вел ладонями вверх, все выше задирая футболку; глаза Шерлока закрылись сами собой.

Он чувствовал каждое касание пальцев, мысленно строя траектории их движения по его телу; чувствовал прижавшееся к нему сзади тело Джона, маленькое, но крепко сбитое; чувствовал горячее дыхание на своей шее – и ощущал, как его собственное тело медленно отзывается: как слабеют колени и расслабляются мышцы рук, как сбивается дыхание и как горит кожа в тех местах, где к ней прижимались пальцы Джона. И когда Джон тихонько подтолкнул его руки вверх, Шерлок не сопротивлялся – только слегка отодвинулся, чтобы Джону удобнее было стягивать с него футболку, а потом снова поспешно прижался спиной к груди Джона.

На Джоне тоже не было рубашки, и это ощущение – его горящая кожа к теплой коже Джона – первые несколько секунд было почти невыносимым, а потом обволокло блаженством.

– Смотри, – раздался шепот у самого его уха.

Слово, влажное и теплое, как дыхание Джона, скользнуло в сознание, заставив Шерлока содрогнуться от удовольствия. Он открыл глаза.

Напротив, в отражении, он увидел себя: он почти лежал на Джоне, опираясь на него всей спиной; на щеках рдели два пятна, хотя остальная кожа лица казалась еще бледнее; полуприкрытые глаза блестели. Из-за его плеча виднелось лицо Джона: тот не смотрел на их совместное отражение, но зато так пристально глядел на какой-то участок на шее Шерлока, что самого Шерлока заколотило. И когда Джон слегка подался вперед, собираясь прикоснуться к шее губами, Шерлок почти бессознательно откинул голову ему на плечо, все так же не отрывая взгляда от движений Джона – самого захватывающего зрелища, которое ему только приходилось видеть.

Рука Джона обхватила его поперек живота, удерживая на месте; и в следующую секунду, когда губы сомкнулись на его шее, Шерлок подумал, что это было вовсе не лишним: ноги его сделались совсем ватными и отказывались держать. Глаза непроизвольно закрылись, и Шерлок мог только ощущать, как горячий язык Джона ласкает подкативший к его горлу зашкаливающий пульс, как губы сжимают и легко втягивают внутрь нежную кожу шеи и как что-то обжигающе горячее и одновременно мучительно холодное касается его ушной раковины, заставляя вздрогнуть и отпрянуть (только не прекращай, пожалуйста).

– Смотри, Шерлок! Ты же за этим пришел, – шепот, кажется, проникал прямо в голову, влажный, дразнящий (губы при движении задели мочку его уха, и по всему телу волной-цунами пробежала дрожь).

Шерлок с трудом разлепил глаза, реагируя скорее на прикосновение ладони Джона к своей груди, чем на слова: смысл их словно плавал на поверхности, в то время как сам Шерлок находился под толщей воды. Он посмотрел на себя, но зрелище ему не понравилось: кожа груди и шеи залилась румянцем, так же как и слишком высокие для его резкого лица скулы, грудь неравномерно поднималась и опадала, будто при одышке. Гораздо интереснее было наблюдать за Джоном – покрасневшие щеки и губы, блестящие глаза с расширенными зрачками, встрепанные у лба волосы.

– Ты восхитителен, и я действительно так думаю, – тихо сказал Джон, задумчиво потирая напрягшийся под его пальцами сосок – и этим на секунду заставив Шерлока задохнуться. – И почему ты не желаешь в это верить?

– Может быть, потому, – Шерлок попытался ответить в своей обычной язвительной манере, но чудесные, виртуозные пальцы Джона вырвали из его горла тихий стон, – что все твои слова – часть работы моего мозга? Я придумал все это.

Ладонь скользнула ниже, одной плавной линией стирая всю горечь, прозвучавшую сейчас в словах Шерлока.

– Да, часть работы мозга. Нет, не придумал, – голос Джона был таким тихим, что колебался на границе шепота. – Вспомни, Шерлок, как я смотрел на тебя. Всегда. Помнишь, как мы удирали от полиции? Тогда, в переулке, когда я, весь дрожа от пережитого чувства возбуждения и опасности, взглянул на тебя?

– А когда – ты помнишь? – днем ворчал из-за испорченной микроволновки, а потом весь вечер украдкой поглядывал на тебя из-за газеты? Я просто хотел убедиться, что ты не надулся, как обычно, из-за пустяка.

– Или вспомни тот день, когда тебя чуть не убили на моих глазах; нет, не тот, самый первый, с таксистом, и не тот, когда тебя чуть не придушили в планетарии – господи, да сколько же их было, этих дней – тогда, когда ты напоролся на нож, расследуя дело в каком-то фешенебельном отеле; скорая, слава богу, доехала быстро – ты помнишь, как я смотрел на тебя, когда прижимал ту пропитавшуюся насквозь твоей кровью тряпку к твоему боку?

– А если все-таки не веришь – вспомни день, когда я тебя похоронил. Ты ведь был там и сам все видел.

Шерлок, безуспешно пытавшийся во время этой речи скрыть дрожь, насквозь пронзающую его тело, не выдержал и застонал, когда ладонь Джона бесстыдно нырнула за пояс его пижамных штанов. А когда она начала свое медленное, равномерное движение, Шерлоку показалось, что он разваливается на части.

– Ты… ты же… – Шерлок задыхался. – У тебя…

Он не мог заставить себя произнести это – не сейчас.

– Ты ушел. Я устал ждать, – Джон с силой прикусил кожу у его уха, зло, будто наказывал за долгое отсутствие – и Шерлок был вполне согласен с этим наказанием. – И ты действительно идиот, если считаешь, что прошедшие годы можно просто смять и выкинуть, как ненужный лист бумаги.

– Но я не … понимаю… Джон! – умоляюще воскликнул он, чувствуя, что удовольствие, закручивающееся в его теле, надежно удерживаемое ладонью Джона, приближается к порогу невозврата.

– Думай, Шерлок. Думай.

Зубы Джона, словно бы в противоположность его же словам, снова сомкнулись у основания шеи Шерлока – сильно, останется засос. Шерлок всхлипнул.

Как сейчас думать? Как вообще можно думать?

Шерлок не выдержал и, положив ладонь на шею Джона, заставил его наклониться к себе – и с рычанием вцепился губами в его нижнюю губу. В голове все еще стояла картинка, которую он увидел перед тем, как окончательно закрыл глаза: быстро движущийся под легкой тканью штанов кулак Джона, пальцы другой его ладони, легко и быстро поглаживающие выступающую часть ребер Шерлока, и сияющие глаза – за миг до того, как Шерлок поцеловал его.

Шерлок попытался захватить его всего и сразу, просунув свой язык в рот Джона, исследуя структуру его волос пальцами одной ладони и поглаживая второй его бедро, скрытое плотной тканью брюк; но, к величайшему своему сожалению, понял, что удовольствие, так долго копившееся внутри него, сейчас взорвется, как огромная бочка с порохом. Он в отчаянии, что не успеет сделать с Джоном ничего из того, чего ему сейчас так хотелось, попытался сдержаться – но большой палец Джона, с силой поглаживающий в этот момент головку его члена, не оставил ему абсолютно никакого выбора.

– Джон… – дрожащим хриплым голосом сказал Шерлок.

В этот самый миг его тело рассыпалось на миллиарды крошечных сияющих осколков.

Шерлок понимал, что кричит – и кричит имя Джона, но не мог даже двинуть рукой, чтобы хоть как-то заглушить звук.

Чуть позже, пытаясь отдышаться, Шерлок сквозь прикрытые в изнеможении веки все еще видел Джона, одной рукой прижимающего обмякшего Шерлока к себе; ладонь второй поместилась на груди Шерлока напротив его сердца. Но как только Шерлок окончательно открыл глаза, все исчезло – он лежал на кровати у себя в спальне, одна его ладонь все еще находилась в его собственных пижамных штанах, а на языке все еще ощущалось, как нечто материальное, имя Джона. И, кажется, он теперь понимал, что творится в его голове – но что, черт возьми, он мог со всем этим сделать?

***

Вставать не хотелось совсем. Шерлок чувствовал себя разбитым, в голове царил хаос, а над всем этим светилась, как неоновая вывеска, мысль – Джон Уотсон. Дальше раздумывать не было смысла; казалось, Шерлок давно уже все знал, но просто запретил себе об этом думать. Все было ясно как день: Джон должен принадлежать ему, ему одному и немедленно – и это ведь абсолютно невозможно, не так ли? Шерлок нехотя принялся искать салфетки.

Кое-как приведя себя в порядок, Шерлок вышел в гостиную – и остановился.

Мельчайшие детали подсказывали ему, что в комнате совсем недавно был человек – сдвинутое на вешалке у двери пальто, загнувшийся уголок ковра – посетитель разделся, осмотрелся, не нашел хозяина квартиры и (Шерлок передвинулся чуть левее) уселся в кресло Джона. Передвинул кружку на кофейном столике (скучая? в ожидании?); а потом… Шерлок внимательно рассматривал вмятину на обивке кресла, вычисляя в уме.

Черт. Очевидно, этот человек все слышал. Но дело ведь даже не в этом…

Шерлок шагнул ближе – и, наконец, понял. Запах, с самого начала не дававший ему покоя, почти выветрившийся, растворившийся среди молекул теплого воздуха комнаты и сохранившийся лишь здесь, на этом пятачке вокруг кресла, где его нежданный посетитель провел достаточно долгое количество времени – это был запах одеколона. Того самого, которым всегда пользовался Джон.

Шерлок почувствовал, как его щеки стремительно краснеют.

Около десяти минут. Джон ждал, пока Шерлок закончит дела и выйдет к нему, а потом услышал – ну, то, что он услышал. Почему он не ушел сразу? Он покинул комнату всего несколько минут назад – значит, дождался кульминации и ушел только тогда, когда все завершилось. Почему?

Пятьдесят из ста на то, что сейчас Джон в смятении и смущении – и тогда, возможно, он больше никогда не захочет видеть Шерлока.

Тридцать из ста на то, что при следующей встрече Джон не обмолвится об этом ни словом, но постарается с этих пор реже видеться с (бывшим) другом.

Пятнадцать из ста на то, что в ближайшем будущем им предстоит разговор, который ничуть не поможет улучшить ситуацию.

Четыре из ста на то, что Джон высмеет его, когда вновь увидит.

Шерлок сел в свое кресло и закрыл глаза. В голове было на удивление пусто.

На лестнице послышались шаги – усталые, но быстрые; их владелец торопился и слегка прихрамывал на одну ногу. Шерлок рывком поднял голову и взглянул в лицо вошедшему мужчине. И тихо, с облегчением выдохнул.

Один из ста. Невероятно.