На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Николай Гумилев, «Капитаны»

ЧАСТЬ I. ЛЬВЫ И ЛИЛИИ.

Лишь тот, кто ничего не стоит, не имеет врагов.

Рафаэль Сабатини, «Хроники капитана Блада».

I

From the diary of capt. Sherlock Holmes, esq.

13 ноября 1702 года. Лондон, Англия. Здесь очень мало места, очень тесно. Должно быть, тем, кто привык жить на берегу, странно слышать подобное из уст человека, проводящего большую часть времени на судне, где только у него, помощника капитана и штурмана имеется по сравнительно небольшой собственной каюте, а весь прочий экипаж скопом теснится в кубрике, имея на душу только гамак и сундучок с личными вещами. Но мне, привыкшему к морю, весь Лондон кажется гигантским кораблем, по неизвестным никому причинам застрявшим посреди суши, – кораблем, с которого, при всем желании, невозможно увидеть моря. На «Глории» достаточно выйти на верхнюю палубу, чтобы получить в свое распоряжение сколько угодно пространства – до самого горизонта во все стороны. Только небо и вода. А из Лондона некуда деться. Слишком душно, слишком тесно, слишком твердая и устойчивая поверхность под ногами. Устойчивость невыносимо скучна. Я схожу с ума от скуки в этом твердом тесном мирке. Да и остальную команду корабля поразила та же самая болезнь. К концу долгого плавания любой из них мечтает только о том, чтобы ступить на сушу. Лучшая награда тому, кто сумел пересечь море, ценнейшее сокровище. Однако слишком долгое наслаждение таким богатством развращает. Мои люди разбрелись по кабакам и борделям и не вылезают оттуда который день подряд. Благо, последняя встреча с испанцами, несмотря на все осложнения, принесла им достаточное количество средств, которые можно спустить на выпивку и девок. Держит себя в руках один только Грегори. Впрочем, он всегда держит себя в  руках: в этом и заключается одно из его главных достоинств, как члена команды. Но и он тоже страдает от скуки, бесконечно придумывая себе новые бессмысленные «хозяйственные» дела на борту судна, столь безнадежно зависшего в порту – отнюдь не по нашей вине, и даже не по вине испанцев с французами. Во время битвы в заливе нам сопутствовала удача, и «Глория» не получила никаких серьезных повреждений. Весь необходимый мелкий ремонт давно завершен, мы могли бы выйти в море давным-давно. Между тем, мои личные дела до сих пор держат нас на берегу. Впрочем, кажется, они и не мои уже, а моего дражайшего брата, являющегося почти идеальным воплощением тесноты, устойчивости и скуки, царящих на суше.

По возвращении от испанских берегов Англия встретила меня известиями о том, что отец совсем плох и находится при смерти. Учитывая его давнюю и тяжелую болезнь, новости трудно было счесть неожиданными. Это, однако, означало, что, помимо обычных дел в порту, от меня также потребуется внимание к делам семейным. По счастью, ехать в поместье необходимости не было: родители перебрались в Лондон несколько месяцев назад, в надежде получить достойное лечение для отца от столичных врачей. Следует признать, что надежда эта оказалась совершенно беспочвенна, а немалые средства были потрачены впустую. Было ли дело в медиках или же в тяжести отцовской болезни, но он скончался менее чем через неделю после моего возвращения. Проведя некоторое время у смертного одра вместе с матерью и отдав ему последние почести во время похорон, я посчитал свой сыновний долг полностью выполненным и надеялся отплыть из столицы в ближайшие дни. И тут в мои планы вмешался старший брат. Он настоял не только на том, чтобы я лично присутствовал при оглашении отцовского завещания, которое должно было состояться через неделю после похорон, но и на том, чтобы я помог ему уладить дела после смерти отца. И в первом, и во втором случае Майкрофт мог прекрасно обойтись без меня, однако он всегда полагал своей непосредственной обязанностью попытки привить мне «чувство долга» и «хотя бы некоторые зачатки благопристойности, организованности и практичности». Теперь же, когда он по праву сделался главой семьи, его решительность и категоричность в данном вопросе возросли с пугающей стремительностью. Впрочем, несмотря на это, я с легкостью мог себе позволить проигнорировать любые его указания. Но мне не хотелось в такую минуту расстраивать мать очередной нашей  ссорой – которая, безусловно, состоялась бы, возьмись я ему открыто противоречить. Порой мне кажется, что если бы не она да еще покойный двоюродный дед, у меня могли возникнуть серьезные сомнения в том, состою ли я в действительности в кровном родстве со своей семьей, настолько различаются наши жизненные устремления и взгляды. Вся жизнь Майкрофта подчинена политической карьере. Он мечтает заслужить пэрство – и, кажется, не видит иных достойных устремлений в жизни. Дядюшка Генри также полностью погружен в политику – и, кажется, уже сейчас всерьез готовит своего сына, которому нет еще и трех, к такой же судьбе. Однако меня это никогда не интересовало. Мой двоюродный дед не оставил после себя сыновей.  Пожалуй, мне следует счесть отсутствие у адмирала Роберта прямых наследников подарком судьбы, ибо весь свой богатый жизненный опыт он вложил в меня, единственного человека в семье, который предпочел сухопутной карьере морские путешествия. После его смерти десять лет назад никого, кто был бы способен в должной мере понять подобные устремления, в моей семье не осталось.

Итак, проявив обычно несвойственное мне мягкосердечие, я обрек себя на неопределенное время встать на якорь в столице, страдать от скуки и раздражения на брата и стремительно терять боеспособность команды «Глории», с головой окунувшейся во все соблазны лондонского разврата. В то время как война с испанцами и французами стремительно набирает обороты, и единственное место, где мне сейчас действительно следует быть – это море. Видит Бог, я неоднократно жалел о принятом решении. Но теперь остается надеяться только на то, что мои дела здесь закончатся как можно скорее, и «Глория» наконец-то отчалит от английского берега.

В Лондоне дождь. Мелкий холодный осенний дождь, за пеленой которого очертания ночного города стираются почти до полной неразличимости. Высокую мужскую фигуру, стоящую под деревянным навесом возле одного из домов, можно заметить разве что оказавшись на расстоянии пары-тройки шагов, оттого кажется, что изредка вспыхивающий тусклый красный огонек возникает прямо в воздухе. Мужчина курит трубку - видимо, он укрылся под этим навесом от дождя, который может случайно ее затушить. В темноте не разобрать толком ни его возраст, ни происхождение, ни род занятий. Возможно, это молодой дворянин. Возможно, пожилой лавочник. Возможно, военный. Возможно, гражданский. Впрочем, здесь некому строить подобные предположения: поздний час и дурная погода сделали улицу совершенно пустынной, не видно даже одиноких ночных гуляк, пытающихся неверной походкой добраться до дома. Что забыл на улице дождливой осенней ночью этот человек с трубкой, тоже остается лишь гадать. Он, тем временем, наконец, докуривает, небрежно выбивает пепел, прячет трубку за пазуху и, надвинув треуголку поглубже, нахохлившись от дождя, размашистым шагом устремляется вниз по улице.

Минут через десять, пару раз свернув за угол, мужчина останавливается у довольно неприметной двери довольно неприметного дома и без стука входит внутрь. Здесь заметно светлее, чем на улице, и можно, наконец, разглядеть, что наш герой – молодой дворянин. Одет хорошо, но просто и весьма практично, будто собрался в долгое путешествие или только что вернулся из него. Так или иначе, по нему прекрасно видно, что стеснения в денежных средствах он не испытывает, так что уже через минуту на нем виснут сразу три полураздетые девицы, сразу приметившие обеспеченного клиента.

- Чего пожелает благородный джентльмен? – воркуют они наперебой.

- Джентльмен пожелает, чтобы его оставили в покое.

Лицо молодого человека приобретает отстраненно-брезгливое выражение, он едва уловимым движением плечей стряхивает с себя всех трех проституток и цепким взглядом осматривает первый этаж борделя, представляющий собой один большой холл. Здесь шумно и душно. Играет довольно отвратительная «веселая» музыка, пахнет перекисшим алкоголем и человеческим потом. Несколько клиентов – из тех, что победнее, и не имеют возможности снять комнату – пользуют девиц прямо в общем зале. Кто-то пьет и горланит песни, создавая, вкупе с дрянной музыкой, чудовищную какофонию. Все это не слишком интересует вошедшего, он скользит глазами по происходящему с совершенным равнодушием, пока, наконец, не замечает маленького сутулого старичка, примостившегося на табурете в дальнем углу. Вид у старичка неопрятный и неприятный. Спутавшиеся седые волосы свисают на лицо, наполовину скрывая все, кроме длинного носа, сухие руки ни секунды не остаются на одном месте, постоянно шарят вокруг, что-то теребят, подрагивают… Взгляд, тем не менее – если кто-то удосужится его рассмотреть – очень ясный и пристальный. Он, явно, присматривает за тем, что происходит на первом этаже заведения, и, возможно, собирает с клиентов деньги за услуги. Молодой человек направляется к нему своей решительной походкой.

- Я бы хотел видеть своего друга. Он находится в вашем заведении и ожидает меня.

Старичок бросает на дворянина короткий подозрительный взгляд.

- Меня никто ни о чем не предупреждал. – У него во рту почти нет зубов и он явственно шепелявит.

Молодой человек вскидывает бровь и, вздохнув, извлекает на свет божий блестящую монету.

- Я уверен, он просто забыл. Он очень забывчивый.

Шепелявый стремительным движением выхватывает монету из его пальцев, пробует на зуб и, убрав в свой кошелек, интересуется:

- Как он выглядит?

- Невысокий. Светловолосый. Слегка прихрамывает на левую ногу.

- Второй этаж, пятая справа дверь. Может, хотите, чтобы вам туда доставили что-нибудь? Вино? Женщину? Ммм… Что-нибудь особенное?

- Спасибо, в другой раз.

Старикашка оборачивается на стремительно удаляющегося к лестнице странного посетителя и, на всякий случай, кричит ему вслед:

- Если будете ломать мебель – придется заплатить! – но тот его уже не слышит.

Поднявшись на второй этаж и найдя нужную дверь, молодой человек очень громко стучит и еще громче выкрикивает:

- Джон! Джооон! – После чего, и не думая дожидаться ответа, открывает дверь.

Взвизгнув от неожиданности, с кровати, стоящей в комнате, подскакивает голая девица. И, видимо, все от той же неожиданности, прикрывается подхваченной с пола сорочкой: в стеснительности ее, при ее ремесле, заподозрить сложно. Вслед за ней с кровати поднимается довольно взъерошенный мужчина в одном исподнем – он, похоже, совершенно не удивляется происходящему. Зато выглядит явно раздраженным.

- Шерлок!

- Мистер Холмс, пожалуйста.

- Мы не на борту.

- Тебя никто не освобождал от твоих обязанностей. Впрочем, если хочешь – могу освободить.

- Ты этого не сделаешь. Вы. Мистер Холмс. – Мужчина усмехается. – Ну, что у нас случилось?

- Мы готовимся к отплытию, Джон, - на этих словах взгляд Шерлока радостно и лихорадочно загорается. Джон со стоном садится обратно на кровать, подзывает так и стоящую в углу путану и пихает ей в ладонь несколько монет: - Все, можешь идти. Шер… Мистер Холмс, а до утра было никак не подождать?

- Джон, большая часть команды… Нет, вся команда – занята сейчас примерно тем же, чем и ты. Или же вульгарным пьянством. Если мы подождем до утра, потеряем весь завтрашний день.

- Ты что, намерен вытаскивать их из притонов за шкирку, как котят, по одному?

- Ну почему по одному? Как правило, они предаются разврату большими группами…

- Компания первого помощника, по-моему, куда больше подходит для душеспасительных походов по борделям и кабакам. К тому же он, скорее всего, ничем сейчас не занят.

- Ты тоже не занят.

- Уже нет…

- Думаешь, состояние штурмана к завтрашнему утру мне менее важно, чем состояние рядовых матросов?

- Черт тебя подери, я даже не пил. И успел бы прекрасно выспаться.

- Я должен был проверить.

- Ну да, конечно. Ладно, пойдем… Только штаны надену…

«лейтенантский патент» - лейтенант – самое младше офицерское звание в английском флоте, на судах они служили помощниками капитанов. Естественно, офицерами могли быть исключительно дворяне.

Славная революция – государственный переворот 1688 года в Англии, закончившийся свержением короля Якова II

«католику, да к тому же шотландцу» - свергнутый король Яков II был католиком по вероисповеданию, что, вкупе с притеснением протестантов в его правление, было одной из причин нелюбви к нему в Англии, по большей части протестантской. После Славной революции притеснением протестантов был положен конец, однако начались притеснения католиков, которые были поражены в правах и вытеснялись из политической и общественной жизни. Это способствовало тому, что многие из них становились весьма активными якобитами, т. е. сторонниками свергнутого Якова (а позднее – его наследников). В Шотландии якобитское движение было особенно сильным, и в конце концов слилось с национал-освободтельным до состояния полной неразличимости.

Вильгельм III Оранский стал королем Англии после Якова II, свергнув его.

 «штурманский патент» - штурманы (чуть не написала штурманА, но сдержалась) входили в число так называемых «уорент-офицеров» (что-то вроде наших современных прапорщиков). Ими могли быть – и становились, в массе своей – люди «неблагородного» происхождения. Однако, несмотря на то, что «социально» и карьерно штурман занимал более низкую по сравнению с офицерами ступеньку, у него было самое высокое после капитана жалование, условия проживания на корабле на уровне первого лейтенанта, допуск в офицерскую кают-компанию… Такое привилегированное положение объяснялось тем, что штурманы были единственными, кто разбирался в судовождении: на тот момент для дворян подобное занятие считалось непрестижным, и навигации капитаны и офицеры, в массе своей, не знали. Так что без штурмана судно просто не могло плыть. Те, в свою очередь, даже когда у офицерского состава начал возникать практический интерес к штурманской профессии, не стремились делиться знаниями, чтобы сохранить свои особые позиции во флоте. Так что их причудливый статус сохранялся довольно долго.
Для дворянина штурманская должность действительно была довольно унизительна и бесперспективна, однако мелкие, обедневшие, безземельные и попавшие в прочие трудные обстоятельства люди благородного происхождения штурманами все же становились. Джон – именно такой случай.

«предстояло хромать остаток жизни» - да, у нас Джон «по-настоящему» ранен именно в ногу, судьба плеча будет раскрыта в дальнейшем. Панические атаки возникли из небытия авторским произволом и ни к какому канону никакого отношения не имеют.

«смог узнать Майкла Стэмфорда» – а вот тут, уважаемые читатели, прошу меня простить великодушно, разбирайтесь самостоятельно, что из АКД, что из сериала, а что автор придумал. Если вам оно интересно. А т оавтор чего-то так все перемешал, чт оему самому лень разбираться... Но вы умные и память у вас хорошая, вы справитесь.

Приватиры (корсары, каперы) – «лицензированные» пираты, имеющие патент от государства, дающий им право использовать вооруженное судно и нападать на торговые корабли других стран. Приватир – английский термин, капер – немецкий, корсар – французский. В этом тесте они будут  использоваться в зависимости от контекста. Основные подробности о правовом статусе и деятельности каперов можно зачесть по ссылкам в Вики. В дальнейшем я не буду заострять на этом внимание в примечаниях, рассчитывая, что читатель в курсе ключевых моментов.