ДАЕШЬ МПРЕЕГ!

ДАЕШЬ МПРЕЕГ!
какие веселые читатели
заказчик на всякий случай решил уточнить, что ему мпрег безразличен: не кинкует, но и не сквикает
так что полная свобода для авторов

кстати, первый автор, вы ведь тоже пишете?)) не бросили?
заказчик

нинада мпрега нинада

Пусть автор сам решает.
Автор 2, ждём с большим нетерпением и предвкушением)))

присоединяюсь к мпрегерам =))))
хотеть-хотеть-хотеть=))

Ненадампрега. Я как представлю, с каким рвением приступит автор к описанию, с таким же, с каким описывал события ранее. Ненадамамойпрошу.

Не надо мпрега! Он же не обязателен, ведь даже обычная омега может быть лишена этого - как например в маджонге англоязычном, с альфой!Джоном. Ну пожалуйста, не надо.

действительно, пожалейте наши нервы, если можно обойтись без этого

Гость, 2012-07-10 в 20:37, Вы не подскажете ссылку на этот маджонг?

Подскажу, почему бы и нет.

Не надо мпрег

Гость, 2012-07-10 в 20:51, спасибо

Даешь МПРЕГ! Отжигать так по полной!

Да-да-да:даешь МПРЕГ!!!

Аноны, успокойтесь, вы же не хотите, чтобы тут прикрыли комментарии как в клизменной?
И подумайте о людях, что придут сюда, надеясь на продолжение.
Не надо мпрега

друзья, давайте прекратим голосование)))
все уже поняли, что мнения разделились
пусть теперь авторы решают, что и как им писать
заказчик

А продолжение? Оба автора заинтересовали, а теперь ждать? Эххех, придётся проявить терпение...

Автор 2, это горячо и интересно, даже обжигающе и захватывающе )) Джиму и Джону, видимо, больше всего и идет роль персонажей истории, где есть непреодолимо соединяющая сила. Обоюдный нон-кон в их исполнении - это что-то )))
И Джим у вас чудесный. И юмор.
Не буду вылавливать блох, раз уже есть бета, которая этим займется. Но обращу ваше внимание: bulbus glandis - это "луковица головки", а не основания )))))))

Так вот ты какой — омегаверс, зверь заморский, невиданный. Для меня Оба исполнения читаю с любопытством. Присоединяюсь к ждущим продолжения

Очень надеюсь на то что автор номер 2 не забыл своих читателей и в скором времени обрадует нас продой)))))))

расстроенный мимокрокодил
че-то с омегаверсом у нас пока не очень...
Авось дальше будет лучше Мы с автором 1 ведь только первые ласточки. (Кстати - автор 1, вернитесь! )
Экспрессии нет совсем, вяленько... и затянуто, на мой взгляд
Немного не понимаю, в каком отношении нет экспрессии. Недостаточно горячий секс? Более горячо не умею ((( Недостаточно живой и образный стиль? Так уж пишется Нет бури чувств и химии между персонажами? А на этот счет я сейчас изложу свою точку зрения.
простыняВзять любую, абсолютно другую пару в фандоме - в ней химия присутствует изначально. Джонлок - вообще практически канон, шериарти... э... тоже, в маджонге односторонний секшуал теншон виден невооруженным взглядом, в майстраде фандом нафантазировал ~душевную близость~ и твердо придерживается этой точки зрения, в мораниарти - та же история, только в профиль... Даблджей - чуть ли не единственный более-менее популярный пейринг фандома, где нет не только обоснуя, но даже элементарной химии. Джим Джона вообще в упор не замечал бы, если бы не Шерлок, с которым тот практически неразлучен; Джон к Джиму в свою очередь относится как к ядовитой змее - с опаской и некоторой гадливостью. А в ядовитых змей не влюбляются, с ними даже не трахаются - им отрубают голову. Для Джона Джим, имхо, не человек, а воплощенная угроза. Вдобавок я категорически уверена, что, сколько бы Шерлок ни заявлял о своей социопатии диагностированной по википедии, настоящий социопат из них именно Джим, и на любовь он не способен в принципе. Все его увлечения идут от моска, а не от чувств, и его маска гиперсексуального полового моньяга - это, имхо, именно маска, призванная скрыть отсутствие настоящих, подлинных чувств. Отчасти цитируя Эндрю Скотта - Мориарти в курсе, что ему вообще-то полагается что-то чувствовать. Но вот что? Этого он не знает. (Отседова). Поэтому-то любой даблджей будет всегда сопровождаться либо АУ, либо ООСом, либо даже и тем и другим.
...Кажется, пламенный шиппер только что написал антишипперский манифест Мое имхо - этот пейринг бесконечно красивый и бесконечно интересный, и такой же бесконечно невозможный в рамках канона. Но ведь фантворчество на то и существует, чтобы раздвигать рамки
Но о даблджее в омегаверсе. Представьте себе свою соседку: мерзкую гламурную кису с вонючей вездессущей собачонкой, по вечерам включающую музон на полную громкость и оставляющую незавязанные мешки с мусором на лестничной площадке. (А потом они текууут ТТ Простите, личное). В общем, не тот человек, с которым вы хотели бы пообщаться подольше. А теперь представьте, что вы ВНЕЗАПНО хотите ее трахнуть больше всего на свете. Конечно, после может оказаться, что киса на самом деле очень добрый человек и отлично готовит вареники, но много ли любви и страсти к ней как к человеку вы будете испытывать поначалу? Боюсь, что нет. И даже физиология тут не спасает: гомо сапиенс вообще куда больше руководствуется разумом, нежели чистыми животными порывами.
А трижды Джим с Джоном у меня потрахались потому, что я люблю писать порно. Особенно - с одним из любимых пейрингов.
И спасибо вам за развернутый, аргументированный отзыв! Его очень интересно было почитать, и он дал мне весьма богатую пищу для размышлений.

Мимо пробегавший любитель омегаверса, мне дико приятны ваши слова и дико жалко ваш сон *мятущиеся чувства*

Аллумиарайя, Smoking_breath, спасибо Продолжение уже сейчас спустя месяц , специально для вас!

Гость Шерлок Феста, боже, какой отзыв Спасибо Обоюдный нонкон - да-да, это именно то, что здесь происходит И я страшно рада, что Джим вам нравится. Писать его сложно но интересно
К слову, касательно bulbus glandis: иллюстрация для всех любопытствующих. (Осторожно, эрегированный собачий пинус!)

bibinum, ни в коем разе! Ваше напоминание было тем, что сподвигло меня добить третью главу наконец

И напоследок: камрады, если вас интересует англоязычный даблджей с мпрегом, промежуточным шериарти и эндгеймовым джонлоком, а также сотнями, тысячами горячего как Эйяфьятлайокудль дабконного даблджей-секса, - го сюда. Это не омегаверс, но это великолепный фик от великолепных авторов! Рекомендую с яростью тысячи солнц! Полдня на него убила - ай регрет насынг!

от автораПрежде всего хочу слезно извиниться за задержку в свое оправдание могу сказать только, что сначала долго сражалась с ПОВом Джима (и позорно проиграла Т_Т), а потом в процессе вычитки несколько раз умерла и поблагодарить замечательных читателей, подбадривавших и пинавших меня. Без вас я бы еще пару месяцев дописывала продолжение и допиливала его напильником Также привет и благодарность анонам с АШХ, подтолкнувшим меня к тому, чтобы покончить с этой главой наконец, и устроивших в треде про омегаверс весьма фееричную дискуссию. Отдельное титаническое спасибо - моей чудесной бете, которая прошлась по тексту и прибила самых жирных блох тапком. Особо тщательно текст пока не вычитывался, потому что с его объемом это заняло бы еще полтора месяца И еще, для тех, кто в процессе чтения заметит неладное: да, я дрочу на Джона и его ресницы с яростью тысячи солнц. В конце концов, тварь я дрожащая или право имею?
Если кто интересуется - плейлист, под который писалась эта глава.плейлист, под который писалась эта глава:

Это было до того, как я ослабела и исчахла редактировамши и включила живительный Раммштайн

Ссылки на начало исполнения:
первая глава
вторая глава

Исполнение №2, часть 9/?

читать дальшеДжим постоял перед дверью, покачался на носках, засунув руки в карманы. Наконец раздраженно пожал плечами и носком ботинка толкнул дверь, шагнул в проем.

Слабый плеск воды не перекрыл пронзительного скрипа несмазанных петель, не приглушил звука шагов Джима. Эхо разнеслось по бассейну, отражаясь от выложенных кафелем стен, от мерцающей в слабом свете флуоресцентных ламп воды.

Джим неторопливо огляделся вокруг. За год здесь мало что изменилось: кое-где потрескалась и откололась плитка, на стенах появилась парочка новых стендов и объявлений, уборщик определенно стал лучше выполнять свою работу. Но все так же едко пахло хлоркой от зыбко колышущейся воды в бассейне, все так же гулко отдавалось эхо от его шагов, и все так же устало и понуро сидел на корточках у стены Джон Ватсон, привалившись спиной к стенке кабинки для переодевания.

Джим наконец остановил на нем взгляд (едва заставив себя остаться на месте, не шагнуть к нему) и нарочито равнодушно пропел:

– Ба, какие люди. Ностальгия одолела, малыш Джонни?

Джон поднял на него взгляд пронзительно-ясных глаз – словно удавка захлестнулась вокруг горла Джима, рванула, потащила навстречу.

Год назад он заставил Шерлока и его домашнего любимца (любимца, в последнюю очередь он тогда думал о зверушке Шерлока, но сейчас – сейчас ему каждый раз приходилось делать усилие, вынуждая себя думать о чем-то, кроме Джона Ватсона) танцевать под его дудку, как дрессированных змей – змей? ха, скорее уж тряпичных марионеток, Шерлок, не обижайся, мой милый, но твоих зубов так и не хватило, чтобы как следует меня укусить, завершив свое захватывающее представление грандиозным противостоянием на до оскомины символичной сцене, на скользких кафельных подмостках под аккомпанемент плеска воды и с лазерными прицелами снайперских винтовок в качестве прожекторов. Год назад Джим ступал по полу зала, ставшего свидетелем его первого триумфа, – властелином мира, кукловодом, который держал в руках ниточки, заставлявшие его послушных плясунов дергаться и корчиться, тонкие нитки жизней этого занятного, в кои-то веки занятного детектива и присосавшегося к нему приживалы, которые так легко, так до отвращения легко было бы оборвать одним щелчком пальцев.

Сегодня он стоял здесь рабом – своих собственных желаний и маленького неприметного человека напротив. И ему это вовсе не нравилось… не нравилось бы, если бы он не позабыл сейчас обо всем, кроме мелкого человечка у стены, эти три месяца едва ли не полностью занимавшего его мысли.

– Ровно год прошел, – сказал Джон невесело. – Шерлок уже отошел после Баскервилля и опять лезет на стенку от скуки – да что я, ты ведь наверняка уже все знаешь, даже то, что за дрянь он опять засунул в масленку. Напустил в гостиной вони как от ящика тухлых яиц, хоть топор вешай. А я… – он замялся, разглядывая пол под своими ботинками, – вот, решил пройтись.

Джим молча разглядывал его: вчерашняя рубашка, нелепый кардиган (тот самый, темно-коричневый), круги под глазами, тонкие губы быстрое движение языка проблеск влажных зубов.

– Зубную щетку захватил, надеюсь? – бросил наконец Джим, наскучив тишиной.

Джон безрадостно рассмеялся, провел по лицу ладонью.

– Щетка, пистолет, контрацептивы. Учти, Шерлоку я не сказал… не сумел. Придется ему потом позвонить.

– О, не сомневайся, он и сам сообразит. – Джим с насмешкой вспомнил, как всполошился в прошлый раз Шерлок, какую бучу поднял среди своей ручной своры бомжей. Как обегал пол-Лондона, прежде чем в отчаянии неохотно решил вернуться на Бейкер-стрит и дожидаться Джона или хотя бы сведений о нем, высчитывая в уме все новые варианты местонахождения своего… блоггера. Даже братца своего впутать не погнушался – Джим бы вволю похихикал над этим, не будь его разум в те дни затуманен животным желанием напополам с отвращением. Он догадался, умница Шерлок, конечно, догадался, кто стоит за исчезновением его домашнего любимца, но даже доведенный до отчаяния, он не мог добраться до Джима, когда тот был не в настроении для игр (легкое удовлетворение, смешанное с разочарованием; тошнотная тусклая тоска – неужели даже с душкой Шерлоком Джиму не удастся повеселиться как следует?). Шерлок поймет, конечно, Шерлок поймет. В том числе и то, что на сей раз малыш Джонни уже не вернется.

Джон неловко поднялся, потирая затекшую ногу. Джим встретился с ним взглядом – и ощутил, как то невидимое, непреодолимое, сковавшее их вместе, властно и неотвратимо толкает его навстречу. Всей кожей ощутил дискомфорт Джона, его покорность судьбе – и его желание, тоску и одиночество, отдавшиеся в Джиме, словно вибрации струн в резонансной деке фортепиано. Джим видел его, ощущал его присутствие лучше любого самого чувствительного радара – куда бы он ни обращал свой взгляд, глаза его все равно возвращались к Джону, к его сгорбленной фигуре и безрадостному взгляду ясных глаз.

Похоже, связь между альфой и омегой вроде них двоих вовсе не ограничивалась постелью. Как иначе объяснить тот факт, что Джим – не позвал даже, просто пожелал, подумал мельком – ладно, не вовсе мельком, а если точнее, только об этом он и был способен думать в последние две недели, – и Джон – пришел? Пришел, по своей воле и навсегда, хотя до течки оставалось еще добрых пять дней?

А то, что раньше Джим вовсе не собирался оставлять его себе? Джим был в курсе, спасибо. Джим передумал. Нынешний расклад давал возможность убить сразу двух зайцев: подразнить Шерлока и…

В нос ему ударил знакомый запах, на этот раз не смешанный с феромонами. Джим глубоко вдохнул, судорожно прикрыл глаза.

Он умирал от жажды, все эти три месяца, и малыш Джонни был его водой.

Джон выпрямился, глядя ему в глаза и неосознанно облизывая губы. Джим шагнул вперед – напиться наконец.

Исполнение №2, часть 10/?

читать дальше

* * *

Джон прошел по квартире, осматриваясь – мешанина стилей, антикварная ореховая кровать и современный обеденный стол из стекла и стали, огромная сверкающая неиспользуемая кухня и гостиная, в которой из мебели только и было, что тигриная шкура перед необъятным телевизором. Из окон виднелся Гайд-парк. Джон бросил взгляд на фонтан у входа в отель «Дорчестер» и неодобрительно покачал головой. *

Остановился, бессознательно взъерошил рукой волосы, поглядел на Джима.

– Ты здесь живешь, – констатировал очевидный факт. Джим демонстративно закатил глаза. – Нет, в смысле, правда живешь, а не как в тот раз. Ты ведь тоже был там впервые, как и я? В доме, куда меня тогда привезли, то есть.

– Не нервничай, Джонни, дыши носом. И… обижаешь, – Джим ухмыльнулся, – во второй раз. Не мог же я не удостовериться, что дорогой гость будет окружен максимальным комфортом?

Джон сказал «м-м», огляделся и твердым шагом направился в кухню. Заваривать чай, разумеется, – национальная британская панацея от всех проблем. Джим мимоходом порадовался, что ирландец; отмахнулся от вопроса Джона, заваривать ли и ему тоже.

Джон гремел чем-то, пару раз чертыхался и под конец со страшным грохотом уронил что-то на пол. Наконец появился из кухни, встрепанный, взмокший и триумфально несущий перед собой дымящуюся чашку.

– Это не кухня, это ЦЕРН какой-то. Ты хоть четвертью пользуешься из того, что у тебя там напихано?

– Только холодильником, чайником и микроволновкой, – пожал плечами Джим; скользящим шагом проследовал к Джону, бесцеремонно приобнял его за плечи, мимоходом отхлебнул из чашки, проигнорировав возглас наполовину возмущения, наполовину смирения со своей участью. Потерся носом о волосы над ухом Джона, мягкие и пахнущие дешевым шампунем, несильно укусил за завиток ушной раковины. Джон судорожно выдохнул и обмяк, прислонился к нему. Джим провел ладонью по кардигану, забрался под него, расстегнул пуговицу рубашки, добрался до теплой кожи, ощутил, как вздрогнул Джон под его пальцами.

Так долго Джим был голоден, и сейчас все, что было ему нужно, ждало под его пальцами, теплое и податливое. Джим испытывал бы гадливость оттого, что этот ничтожный, безвкусный, неинтересный человечишка с его одуряющим запахом и покорным телом, без которого собственный дом казался Джиму пустым и чужим, этот человечишка с невыносимо ясными глазами и несгибаемой волей оказался ему вдруг нужнее игр с пресмыкающимися перед ним людишками, игр с забавным умницей Шерлоком, нужнее воздуха и воды, – но сейчас, ощущая тяжесть головы Джона, запрокинувшейся ему на плечо, он был способен питать к тому презрение не более, чем к собственной руке или ноге.

И тут в его кармане зазвонил телефон.

* * *

Через два дня Джим вернулся из Сомали со сгоревшим носом и в отвратительном настроении. Он терпеть не мог, когда что-то шло не по плану – не по его плану.

Дома его встретил пылесосящий тигриную шкуру Джон в коротком халате до колен и расчлененный труп в холодильнике.

Джим поднял целлофановый пакет с посиневшей лодыжкой, присвистнул и протянул:

– Вижу, готовился, малыш Джонни. Это на обед или на ужин?

– Это… гость, нагрянувший без приглашения, – Джон замялся, рассеянно почесал себя за ухо. – Вообще-то он к тебе наведался. Когда понял, что тебя нет, принялся буянить, ну, я и… Я не хотел с ним так, но целиком он в холодильник не влезал, даже когда я снял все полки, – великоват оказался. Так оставить – провоняет квартиру, в мусорный бак его не выбросишь…

Джим рассеянно повертел пакет в руках, мимоходом отметил татуировку на пятке – черная окружность с цветком лотоса внутри. Надо же – кажется, верхушка того китайского криминального синдиката до сих пор держала на него обиду за смерть Сян. И как только его ребята умудрились прозевать отправленного по его следам ассасина? Кажется, мальчиков Джима в Китае пора было отшлепать.

Будь Джим здесь, в Лондоне, китайского дуболома, разумеется, сняли бы еще на подлете к квартире. Но Джим уехал, забрав охрану с собой и оставив Джона беззащитным.

Джим досадливо пнул носком ботинка тумбу под телевизором; Джон укоризненно поцыкал зубом – не такой уж беззащитный Джон, как выясняется.

– Если ты скажешь, что он был еще жив, когда ты его разделывал, я решу, что сегодня Рождество, – Джим подобрался к нему, провел языком влажную полосу по колючей от утренней щетины щеке.

– Не скажу, – Джон отмахнулся от него метелкой для пыли (острым концом), в то же время невольно подавшись навстречу. – Пуля между глаз, пистолет – на дне Темзы. Выбросил, когда ходил в «Теско» за покупками.

Джим счастливо засмеялся и притянул его к себе. Впервые с тех пор, как он услышал имя Джона Ватсона, Джим подумал, что, возможно, Джон был почти таким же сумасшедшим, как и он сам.

* * *

– До течки еще три дня, – тяжело дыша, вымолвил Джон, выгнувшись и всем телом прильнув к нему. – О боже, да, еще…

– Мммф? – поинтересовался Джим, усердно метивший его шею узором из укусов и засосов. Междометие это долженствовало означать «ну и что?»

Зубы прокусили кожу, быстрый язык тут же подхватил проступившие капли крови – яркие, как гранатовый сок.

Джон не стал напоминать Джиму об их разговоре трехмесячной давности, на кухне безликого двухэтажного домика в спальном районе Лондона. Засмеялся забавно высоким смехом, обвил ногами его талию.

– Надо запомнить на будущее – расчлененные трупы в холодильнике действуют на тебя как афродизиаххххх!..

Джим еще раз укусил его, чтобы уж точно заткнуть, – на этот раз не там, где шея переходила в молочно-белое плечо и ярко проступал красный, налившийся кровью след от укуса – знака их связи, – а под самым ухом, где кожа была нежней и чувствительней всего; неторопливо, с наслаждением зализал неглубокие ранки, смакуя вкус крови Джона, медно-солоноватый, ударяющий в голову не хуже омега-феромонов. Пальцы Джона до боли вцепились ему в бицепсы, глаза закатились, из горла поднялся высокий скулящий стон.

Джим ухмыльнулся с полным ртом кожи Джона, потерся носом о его волосы. Малыш Джонни вел себя хорошо и заслужил небольшую награду.

А может быть, Джим эти два дня только и думал, что о том, оставшемся в его квартире, – будто наркоман, у которого из вены выдернули едва вонзенную иглу. Впрочем, это отчасти было правдой, не так ли?

Вне течки обычные альфы не так уж много думали о своих омегах. Джим своего хотел постоянно. Что было по меньшей мере утомительно.

Он этого боялся, по правде говоря, – боялся испытывать нечто столь сильное и чуждое. Джим помнил, как в шесть лет учился плавать. Труднее всего каждый раз было оторваться от тверди под ногами, прочной, надежной и нерушимой; отказаться от контроля и позволить воде себя унести.

Он так и не научился плавать как следует – и за это глупыш Карл тоже над ним насмехался. До поры до времени.

Джим многое знал и многое умел: отмывать миллиардные суммы, устраивать государственные перевороты, убирать неугодных политиков и чересчур дотошных журналистов, – но он не знал, как ему справиться с тем, что разрывало и выворачивало его изнутри. Никогда прежде он не чувствовал ничего подобного – сильнее его воли и ума, сильнее и больше него самого.

Джим по-хозяйски скользнул ладонью между ног Джона, повинуясь поднимающейся из нутра темной горячей волне инстинкта; почувствовал, как они раздвигаются под его прикосновением – естественно и привычно, словно раздвигались так для него уже сотню раз. Провел между ягодиц, по входу, перед началом охоты более влажному, чем обычно, затрепетавшему под пальцами Джима. Джон смотрел на него широко распахнутыми глазами, почти черными из-за расширенных зрачков; приоткрыл губы, непроизвольно приподнял бедра, подаваясь навстречу его пальцам.

Джим глядел на него, ждущий, без остатка отдающийся его воле. Внутри что-то кричало и рвалось, требуя заполнить сосущую пустоту, терзавшую Джима эти три месяца, взять Джона и отметить его как свою собственность, чтобы никто никогда не посмел его отнять, заполнить его собой до краев и поглотить его без остатка, и наконец слиться с ним, окончательно и необратимо, чтобы ничто не сумело больше их разлучить. Земля ускользала у Джима из-под ног, кровь оглушительно ревела в ушах, и Джон Ватсон был единственной опорой, за которую Джим мог ухватиться.

В груди у него зияла дыра, росшая с каждым мгновением, – пустота рядом с ним, вопиюще неправильная, и вожделение, удовлетворить которое не могли ни работа, ни наука, ни тщательно выплетаемая им сеть, в которую он намеревался совсем скоро поймать Майкрофта Холмса с его занудной фиксацией на делах государственных – и Шерлока, чудесного, удивительного Шерлока, который не только мог, но и хотел играть с ним – почти на равных. Странная дисгармония просачивалась в занудные дельца, обстряпываемые им для его занудных клиентишек, в музыку, которой он заглушал надоедливый внешний шум, и непонятный разлад этот превращал даже самые восхитительно гармоничные создания человеческого гения в какофонию спотыкающихся звуков.

Из памяти его не шел Джон Ватсон – его запах, и голос, и лицо, и ощущение его кожи под ладонями Джима, отчетливые воспоминания о каждом миге его близости, – Джон Ватсон, которого не было рядом, и Джим просыпался и в бешенстве комкал простыни в кулаках. Он не нуждался в Ватсоне и не хотел его, не хотел его хотеть – это существо, всесторонне настолько низшее, что Джим даже не заметил бы его, если бы не тот, в кого мертвой хваткой вцепился этот жалкий человечишка. Это существо, столь прекрасное в своей прямоте, своей примитивной преданности и идиотском упрямстве, что Джим не мог припомнить в своей жизни ни одной вещи, которую желал бы больше.

Разумеется, Джим устроил за Ватсоном слежку – почти сразу же после того, как дружески посоветовал не показывать рядом с ним носа. Джим был практически уверен, что Джон знал, все это время, – просто не подавал виду.

Исполнение №2, часть 11/?

читать дальшеНе отрывая от него взгляда, Джон порывисто выдохнул и провел по его челюсти кончиками пальцев. Джим вздрогнул и замер. Джон проследил пальцами линию его бровей – мягко, завороженно, – погладил по виску, провел подушечкой большого пальца по губам. Вплел пальцы в волосы Джима и несильно потянул его книзу, легко прижался ртом ко рту, скользнул языком по сомкнутым губам.

Джим медленно усмехнулся под его губами. Положил ладонь на шею Джона, медленно взъерошил светлые волосы… вцепился в хохолок на затылке и рванул вниз. Джон ткнулся лицом в ткань его брюк, на которой расплывалось мокрое пятно предсеменной жидкости. Попытался подняться, но Джим держал его крепко, и наконец Джон прекратил вялые попытки освободиться и занялся пуговицами на брюках Джима.

Неуклюже стащил брюки вместе с боксерами, безжалостно сминая дорогую ткань, уставился на налитый кровью член Джима – наверняка он впервые видел в такой близости возбужденный член другого мужчины, бедный растерянный Джонни, бедный экс-натурал Джонни. Сколько женщин ты трахнул в своей жизни, ловелас Джонни, секс-машина Джонни, знаменитый Джонни Три Континента, – и все только ради того, чтобы в конце концов отсасывать Джиму Мориарти на полу его полупустой гостиной. Тебе достаточно было всего лишь по-особенному поглядеть на них, не так ли, Джонни, сквозь эти твои пушистые ресницы, и по-особенному улыбнуться, и особенным голосом завести разговор о погоде, – и вот она, получите-распишитесь: еще одна маленькая победа, еще одна отметка в твоем послужном списке. Но в эти три месяца твой особенный взгляд постепенно становился все более отсутствующим, не так ли, Джонни, и ни одну из баб, которых ты клеил, ты не пригласил к себе домой, и ни одна из них не сумела зазвать к себе домой тебя. Они ведь тебе больше не нужны, не так ли, Джонни? Не нужен никто, кроме самого невозможного, самого немыслимого из всех людей.

Джим любил быть невозможным. Это приятно поглаживало его эго.

Однажды Джон купил в аптеке аспирин, бинты и антисептик – и пачку презервативов. Увидев это на камерах наблюдения, Джим поджал губы, сказал «гм» и через полчаса, планируя убийство чьей-то двоюродной бабушки, ткнул пальцем в планшет с такой силой, что сломал экран.

Презервативы так и лежали в тумбочке рядом с забытым детективным романом. Походя Джим злорадно отметил про себя, что ему они были бы малы по меньшей мере на размер.

Джон мелко дрожал под его рукой, и дрожь эта отдавалась в теле Джима, усиленная вдесятеро. Он все еще выжидал, рассеянно облизываясь и глядя на огромный, блестящий от предсемени член перед ним.

Затем Джон наклонился и легко дохнул, обдав его дуновением теплого воздуха.

Джим зашипел и толкнулся ему в рот, вогнав член почти до упора. Джон поперхнулся, закашлялся; Джим нетерпеливо сжал пальцы у него в волосах. Джон осторожно отстранился, успокаивающе поглаживая его по бедру – от прикосновения по коже разлилось тепло. Провел языком влажную дорожку по стволу, прижался к нему губами, целуя, и взял головку в рот.

Джону явно не доводилось раньше сосать, хотя у него самого отсасывали наверняка. Отчего-то Джим был этим доволен, несмотря на вопиющую неопытность Джона. Но отсутствие навыков тот с лихвой возмещал прилежанием – и, казалось, его тело было специально настроено на то, чтобы доставлять телу Джима максимальное удовольствие, а его язык и губы словно знали, как касаться, где облизывать и с какой силой сосать, какие чувствительные точки задевать, чтобы превратить Джима в сгусток чистого бездумного наслаждения.

Джон ему снился – распростертый и задыхающийся под ним, голубые глаза подернуты мутной пеленой желания. Бесстыдно извивающийся, подающийся навстречу, насаживающийся на его член; оседлавший его, невыносимо желанный – каждым шрамом, каждой морщиной, и бьющаяся в висках мысль: испещрить его новыми шрамами поверх прежних, стереть все знаки его прошлого, чтобы единственным, о чем думает Джон Ватсон, стал Джим Мориарти – отныне и навсегда.

Джиму снились глаза Джона и его руки, надолго оставившие следы на спине и плечах Джима; снилась отметина от укуса на белой шее и капли крови на красных, припухших, зацелованных губах. Джиму снился его голос и его запах, без которого Джим задыхался и не находил себе места; Джиму снились волосы Джона под его пальцами и удаляющаяся спина Джона за окном.

Джон преследовал его даже наяву: вспышки эмоций, призраки ощущений, мимолетные видения. Бывало, Джим ни с того ни с сего чувствовал на языке вкус ризотто или зубной пасты, слышал в ушах отзвук рокочущего баритона, мгновенной теплотой отдающийся в груди, ощущал в носу запах дождя или пороха, всякий раз сопровождающийся головокружительной волной адреналина по венам. Засыпая, он чувствовал, как край его сознания смутно соприкасается с погружающимся в сон сознанием Джона, просыпаясь – ощущал, как Джон открывает глаза и потягивается на втором этаже квартиры 221Б на Бейкер-стрит. Они с Джоном даже обедать, кажется, стали в одно и то же время.

А совсем недавно он среди бела дня во время переговоров с Аль-Каидой ощутил дикую, паническую вспышку страха, от которой у него перехватило дух. Он взял со стола стакан с водой, сделал небрежный глоток – и продолжил переговоры, чудом не трясясь от чужого ужаса.

Потом пришла волна облегчения, смешанного с гневом, и Джим выдохнул, параллельно выдаивая из жмущихся шура** еще пару миллионов. Деньги ему были не нужны, но торговаться с вооруженными УЗИ ваххабитами каждый раз бывало весьма захватывающе.

После, прочитав Джоновы писули в блоге и сопоставив его рассказ с тем, что начирикали баскервилльские птички, Джим примерно определил, о чем умолчал Джон и что за фортель выкинул Шерлок в лабораториях Баскервилля. Только случай в виде звонка от Фрэнсиса Маккея*** помешал Джиму тут же выслать за Шерлоком парочку его лучших чистильщиков.

Он рассеянно задумался, ощущал ли Джон сейчас его наслаждение, как Джим иногда слабо чуял вкус Джонова ризотто на языке. Сам Джим определенно чувствовал сейчас голод Джона и его желание, отражавшиеся во все более жадных и отчаянных движениях.

Джон взял его в рот глубже, пока член Джима не коснулся задней стенки его горла, – и еще глубже, и еще, покуда кончик его носа не уткнулся в темные волосы в паху Джима. Джим рефлекторно вцепился Джону в загривок, нижняя челюсть его безвольно отвисла, – и тогда Джон напряг горло, сдавив мускулами член Джима.

Перед глазами у Джима побелело. Зарычав, он оттолкнул Джона, швырнул его на постель и вошел одним толчком, подхватив ноги Джона под колени.

Невидимая нить, связавшая его с Джоном, все еще вибрировала остатками пережитого ужаса, и никогда квартира Джима не казалась ему такой пустой и холодной. И Джим пожелал, позволил своей хандре и одиночеству коснуться связи и унестись в ночной Лондон, туда, где на втором этаже квартиры 221Б на Бейкер-стрит переодевался во фланелевую пижаму его омега.

Он знал, что Джон не начинал принимать супрессантов. Он не сомневался – и не начнет. Его место – в постели Джима, не в Шерлоковом сарае на Бейкер-стрит.

Последующие несколько дней он мучился чужими сомнениями, терзался чужими, непривычными угрызениями совести, горел неутоленным желанием – чужим и своим.

Он почувствовал, когда Джон сдался.

Джим уже знал, где его искать.

Он лизнул горло Джона, которое тут же дернулось, когда тот судорожно сглотнул; укусил за припухшую нижнюю губу, поймал его стон приоткрытым ртом.

– Посмотри на меня, – приказал он, и Джон с видимым усилием открыл зажмуренные глаза и поглядел на него из-под пушистых вздрагивающих ресниц, ошеломленный, ничего не соображающий и такой бесстыдно чувственный, что Джим почувствовал, как из горла его поднимается рык.

Этого было недостаточно – это было все, чего он сейчас желал, и все же этого было недостаточно. Недостаточно было ощущать тело Джона, прижатое его собственным к скрипящей кровати, сжимающееся и подающееся вокруг него; слышать отдающееся в его собственной груди частое дыхание Джона и невнятные стоны, в которых вновь и вновь повторялось его имя, смешанное с бессвязными «еще» и «пожалуйста». Джиму необходим был он весь, каждая его частица, каждая мимолетная мысль и каждая капля крови в его теле; Джиму нужно было отметить Джона как своего, наполнить и пропитать его собой, оставить на нем знак, который ничто никогда не сотрет, а потом поглотить Джона целиком, чтобы никогда больше не чувствовать внутри этой зияющей пустоты.

– Джим, – сказал Джон, немного растерянно, немного встревоженно, и приподнялся, чтобы запечатлеть на губах Джима поцелуй – осторожный, опасливый и до странного нежный. Его язык прошелся по уголкам рта Джима, лизнул губы и проник внутрь, исследовал его – неспешно и уверенно, так, словно эта близость между ними была чем-то хрупким и драгоценным, способным разбиться в любой момент; словно впереди у них была вечность и не было никаких забот и тревог.

Джим позволил своему языку влажно скользнуть по языку Джона и расслабился, вновь начав двигаться, но уже без прежней порывистости и поспешности. Успокаивающий эффект доктора Дж. Х. Ватсона – хоть диссертацию на тему пиши. Поэтому ты себе его оставил, Шерлок? Чтобы использовать в качестве личного седатива?

Джон сжался вокруг него, туго стиснул его член – и беззвучно кончил, заглушив свой стон плечом Джима. Тот двигался еще полминуты или около того, чувствуя, как основание члена наливается все еще странной для него тяжестью, сейчас слабой, фантомной – предвестником того, что придет через три дня. Время для вязки еще не пришло, но Джим мог и подождать. Джим хорошо умел ждать – до поры до времени, – иначе он не стал бы тем, кем стал. И сейчас у него определенно имелся отличный способ убить время, решил он, изучая взглядом обмякшее, вдоволь оттраханное тело Джона под ним. Это было куда забавнее, чем Джим ожидал, – в отдельные моменты почти так же забавно, как их с Шерлоком игры.

Исполнение №2, часть 12/?

читать дальше

* * *

Они проснулись одновременно и одновременно повернули друг к другу головы: Джон – сонно, настороженно, Джим – резко, немигающе уставившись на всклокоченные светлые волосы, щекотавшие ему лоб, на темные круги под мутными со сна глазами Джона и припухший, искусанный рот.

Затем Джим вскочил с постели и быстрым шагом направился в ванную. Джон моргнул, безразлично пожал одним плечом и натянул на голову одеяло – досыпать.

Джим принял ванну, сделал себе кофе, проверил отчеты информаторов, от нечего делать почистил зубы и в конце концов хмуро протопал в спальню, где решительно сдернул с Джона одеяло. Тот издал вялый звук протеста, протер глаза кулаками и пасмурно спросил:

– Что?

– Помоги мне одеться, – Джим решил, что, раз такое дело, стоило как следует воспользоваться неожиданным дополнением к меблировке.

Джон прищурился, разглядывая его, затем наконец пробормотал: «Ах вот оно что», – и побрел в ванную.

– Подожди, я умоюсь, – бросил он через плечо.

Джим прислонился к стене и скрестил руки на груди. Ему было плевать, к каким выводам пришел Джон: он до сих пор не мог разобраться, что делать с новым малофункциональным, не слишком практичным и весьма умеренно эстетичным прибавлением к обстановке квартиры в лице Джона Ватсона. Можно было, наверное, избавиться от уборщицы. Надо было расставить по периметру новых телохранителей. Все это было так буднично. Джим громко, уныло вздохнул.

Свежеумытый Джон с мокрыми встрепанными волосами пошарил по шкафам, вытащил один костюм, другой, то и дело оглядываясь на Джима в ожидании реакции. Джим пялился в пустоту. Он думал.

У него была новая зверушка. У него было пятнадцать новых заказов, и два из них даже были относительно интересными. У него был Шерлок, который сейчас метался по городу как заяц на батарейках. У него был Майкрофт – ленивый старый медведь, который уже начинал угрожающе шевелиться в своей берлоге, растревоженный прыганьем братца. У него была новая кофемашина с бракованным дозатором. Сперва Джим должен был разобраться с самым важным делом, конечно. Он выудил телефон, созвонился с мальчиками. Того, кто выбирал кофе-машину, закопают живьем, фирма-производитель обанкротится, замену доставят через двадцать… нет, пятнадцать минут – Джим собрался было довольно ухмыльнуться, но тут с него бесцеремонно сдернули футболку.

– Повернись, – велел Джон, поднял рубашку. Джим поднял бровь, хмыкнул и всунул руки в рукава. Рубашка была одной из его нелюбимых – Джим и не сомневался, учитывая Джоново полное отсутствие вкуса.

Джон ступил поближе, оказавшись лицом к лицу с ним, и принялся застегивать пуговицы. Медленно, неловко, то и дело задевая кончиками пальцев кожу под тканью – легкие, едва ощутимые, электрические прикосновения. Джим поборол дрожь и нахмурился, глядя, как Джон кусает губы, чтобы сдержать улыбку. У Джона были очень пушистые ресницы. На солнце они казались светящимися, как нити накала в электрической лампочке.

Джон опустился на колени, и Джим продел ногу в приготовленную брючину, в другую. Ткань скользнула по его бедрам, руки Джона легли на его талию, прижались между ног, прежде чем застегнуть пуговицы – одна за другой, неторопливо, так неторопливо, оттягивая и медля. Джон стоял перед ним на коленях, одетый только в боксеры и вчерашнюю рубашку, и светлые волосы у него надо лбом потемнели от воды. Джим запустил пальцы во влажные волосы, прижал лицо Джона к своему паху, начинающему твердеть. Вот это было развлечение. Джон был отличным развлечением. Это было обыденно и банально, губы Джона через два слоя ткани от его члена, но это определенно, определенно не было скучно.

Джон потерся лицом о его пах и мягко вывернулся из-под его руки, поднялся, обнял его за талию – чтобы продеть ремень, да, все верно. Застегнул, оправил рубашку Джима на груди, задев ладонями соски. Да он нарочно, подумал Джим, развеселившись. Какая изобретательная зверушка, какой забавный человечек. Шерлок, ты хорошо выбрал, да, – для нас обоих.

Джон обвил его шею галстуком (умудрившись выбрать самый мерзкий из его коллекции, да оно и неудивительно) – ткань змеей скользнула вокруг шеи Джима. Завязал узел, быстро и ловко, – и начал затягивать.

Нам миг Джиму показалось, что Джон его сейчас задушит: во взгляде того промелькнула вдруг твердая, холодная сталь, точь-в-точь как металл его пистолета.

Но момент прошел – и Джон нерешительно провел пальцами по его плечам, расправил ткань, уткнулся носом в воротник – туда, где не слишком туго и не слишком слабо сдавливал шею Джима полувиндзорский узел.

Джон собрался было подать ему пиджак, но Джим оттолкнул его, небрежно надел сам. Равнодушно поинтересовался:

– Понравилось?

– Да, неплохо, – пожал плечами Джон. На щеках у него горел румянец. – Правда, это все предназначалось скорее для тебя.

Джим поглядел на него: прямой взгляд голубых глаз, немного смущенная полуулыбка. Неспешно сделал навстречу шаг, другой, приблизил губы к уху Джона:

– В следующий раз я хочу настоящего стриптиза, а не обратного. В твоем исполнении. В моей одежде.

Губы Джона приоткрылись, и с них сорвался короткий вдох.

– Бейсболку можешь не снимать, – докончил Джим и взялся за загривок Джона, повернул его голову к себе. Слизнул с его губ растерянный смешок, прикусил язык Джона. Джон пах потом, спермой и домом. Внутри Джима что-то замурлыкало и свернулось клубком. Джон был на вкус как лучшие десерты мира. У Джона был быстрый, ловкий язык и теплое податливое тело, скроенное по мерке нарочно под Джима Мориарти. Джон был сдержанный, трезвомыслящий – и, кажется, совсем немножко сумасшедший. Отрываясь ото рта Джона, чтобы игриво укусить его за нос, Джим неожиданно для себя подумал, что его новое случайное приобретение вполне неплохо вписывается в интерьер.

Когда Джим наконец отступил на шаг назад от Джона, тонкие губы того кровоточили от укусов, а пиджак Джима был еле заметно помят. Джим нахмурился – это было неприятно, решил он. Неприятно было, что вместо того, чтобы позаботиться о пиджаке, Джим едва удержался от того, чтобы не привлечь Джона к себе, не зализать раны, не остановить капли крови, проступающие на его коже.

Он сунул телефон в карман и вышел из спальни, не оглянувшись. Джон не сказал ему вслед ни слова.

* * *

Они присматривались друг к другу, следили друг за другом, изучали друг друга – не всегда вполне осознанно, кружа друг вокруг друга в странном, сложном ритуальном танце. Джон до сих пор не доверял ему до конца, с удовлетворением отметил Джим. По крайней мере, его новоиспеченный связанный был не вовсе окончательным идиотом.

Ему же, напротив, все сложнее становилось воспринимать Джона не как продолжение собственного тела. Теперь он противился этому неодолимому чувству близости больше уже из упрямства – и из любопытства. Джон иногда сумрачно поглядывал на него искоса, когда Джим нарочно отводил глаза, поворачивался спиной, заставлял их двигающиеся в почти идеальной гармонии тела сталкиваться, как автомобили на узкой дороге. Джон уже смирился. Джон почти превратился в идеальный инструмент для прихотливого смычка. Это показалось бы Джиму скучным, если бы естественная неотвратимая гармония этого равновесия между ними не была для него такой же чарующей, как строгая ясная простота теоремы Ферма.

И Джон хотел его, хотел уже сейчас, до начала течки, – постоянно. Забавно было наблюдать за неприкрытой потребностью в его движениях, за голодным отчаянием в его глазах; забавно было глядеть, как затуманивается его взгляд, стоило Джиму оказаться рядом. Забавно было, что Джим хотел его ничуть не меньше; что все важные и неважные дела внезапно оказались запихнуты в самый дальний угол под кроватью, потому что рядом был Джон. Немного забавно, немного нелепо, определенно интересно. Джиму нравилось – о да, Джиму нравилось.

Ему нравилось, как Джон сражается с его кухней и как кухня почти каждый раз выходит победителем. Это было почти как юмористические шоу по телевизору, только смешнее и без закадрового хохота.

Ему нравилось, как Джон, чертыхаясь, выгребает из холодильника куски трупа и упаковывает их в мусорные мешки для ждущей внизу машины с мальчиками Джима. Среди тех было кому вынести мусор, но ему нравилось смотреть, как Джон изображает из себя хлопотливую хозяюшку.

Ему нравилось, как смотрится светлая макушка Джона рядом с темными волосами у Джима в паху, как растягивается рот Джона вокруг члена Джима, как блестит от слюны его подбородок; как Джон давится и кашляет, когда Джим в исступлении безжалостно трахает его рот. В конце концов, Джону требовалась практика, и чем больше, тем лучше, – так почему было не совместить приятное с полезным?

А ведь охота даже еще не началась.

Вечером перед наступлением течки Джон собрался было в супермаркет. Джим сказал ему:

– Сидеть.

– Но… – Джон перестал на миг натягивать куртку, удивленно обернувшись к нему.

– К ноге, – сказал Джим. Джон моргнул, без особого восторга глядя на него. – Лежать, – выдохнул он на ухо Джону, сдавив его руками – так сильно, что кости Джона хрустнули. Что-то внутри Джима взвыло, требуя отпустить своего омегу, перестать делать ему больно. Джим стиснул Джона еще сильнее, силой увлек на пол. – Лежать, вот так, хороший песик, да, ты знаешь, что делать.

Лежа щекой на жестком ковре, ощущая вокруг своего члена горячую, влажную тесноту, Джим решил, что никогда больше не выпустит Джона из дома.

Исполнение №2, часть 13/?

читать дальше

* * *

На следующее утро Джим проснулся с кружащейся головой и плавящимся от жара телом. Стеклянным взглядом уставившись на потолок, он попытался сообразить, когда успел подхватить простуду. Но лихорадочно пылающая кожа и стучащая в висках кровь не сопровождались слабостью или тошнотой, и упадка сил Джим определенно не чувствовал.

Джим чувствовал, что смятые простыни у него под боком еще не успели остыть – и были отвратительно пусты. Он прорычал себе под нос невнятное ругательство и выбрался из постели, отправившись восстанавливать статус кво.

Джон сидел на кухне и читал газету. Халат его распахнулся, открывая ноги до середины бедра. В кухне стоял густой – хоть ножом режь, – дурманящий запах готового к вязке, текущего омеги.

Джим даже растерялся. Джон сочился смазкой, распахнутый и влажный для него. И он… сидел на кухне и читал газету. Вместо того чтобы разбудить Джима утренним сексом. Джим немного поразмыслил и решил обидеться.

Джон поглядел поверх газеты на его оскаленные зубы и вздохнул. Сложил газету, неуклюже дернул рукой, порвав листы почти надвое. Костяшки его пальцев были белы. Джим заметил его тяжелое, учащенное дыхание, красные пятна на его щеках. Джим заметил его гигантские расширенные зрачки и неловкость его движений.

Джим не замечал ничего вокруг, кроме Джона Ватсона, а тот все медлил, поднимаясь.

Джон возмутительно медленно шагнул к нему навстречу, но с Джима было довольно. Он рывком метнулся к своему омеге, прижал его к столу, запустил руки под халат, обнюхивая. От Джона пахло свободным падением с высоты четырех тысяч метров, решением задачи, над которой бился полтора месяца, свеженаписанной картиной и идеальным вечером для преступления. Джим вдохнул, и глаза его закатились.

Каким-то образом Джон довел их обоих назад в спальню. Джим не замечал: перед ним было столько кожи Джона, и всю ее надо было попробовать. Они с глухим звуком обрушились на кровать, и Джим стащил с Джона раздражающий халат, мстительно зашвырнул подальше. У Джона были удивительные глаза. Интересно, Джон знал, что у него удивительные глаза? Джим хотел попробовать их на вкус.

– Не сейчас, – выдохнул Джон. Джим ненадолго задумался, говорил он сейчас вслух или Джон научился уже читать его мысли. От размышлений его отвлекло плечо Джона. Оно было прямо у него перед глазами – белое, круглое, напрашивающееся на то, чтобы его укусили.

Джон очень красиво стонал, решил Джим. Он хотел услышать еще. Он широко лизнул грудь Джона, задев сосок, оставляя за своим языком влажный, быстро стынущий след. Ага, а вот и этот стон. Джим был эстет, ему нравились красивые вещи. Ему нравился красивый Джон.

Внезапно Джим осознал, что оставляет без внимания целую лакомую половину Джона. Это, конечно же, было не дело. Джим перевернул постанывающего Джона на живот; облизнулся, разглядывая открывшуюся ему картину; и укусил Джона за лопатку. Тот ахнул и невольно приподнял бедра, раздвинул ноги пошире.

Джим провел ладонью по изгибу поясницы, скользнул пальцами между ягодиц. Там было не влажно – мокро: смазка хлюпала у него под пальцами, струйками текла по внутренней стороне бедер. Джим глядел широко раскрытыми глазами на извивающегося под ним Джона, рассеянно облизывал губы.

Затем он опустился пониже и уткнулся носом в расщелину между ягодиц Джона. Вдохнул насыщенный, пьянящий запах – сердце пропустило удар и забилось как бешеное. Мимоходом лизнул от ануса до копчика, не касаясь языком сокращающегося отверстия; удовлетворенно мурлыкнул.

– Довольно, Джим… хватит, – задыхаясь, взмолился Джон под ним. Джим приподнял бровь, провел пальцем между ягодиц того и медленно скользнул внутрь.

Нежная бархатистая плоть тут же обхватила его, подаваясь и пуская внутрь. Джим лениво подвигал пальцем внутри, вытащил его, блестящий от смазки, поймал на язык сорвавшуюся каплю.

Солоноватая, почти безвкусная прозрачная жидкость. Она ударила Джиму в голову не хуже русской водки.

Джим поспешно, почти силком поставил Джона на четвереньки, раздвинул ягодицы, ввинтился языком в распахнутое отверстие, припал к трепещущей плоти губами, подбирая каждую каплю этой одуряющей влаги. Между ногами у Джона было так невероятно влажно, и Джон, бьющийся под ним, казалось, начал истекать смазкой с новой силой – та оставалась на лице Джима, текла по губам, и вскоре и брови, и щеки, и подбородок Джима были мокры напрочь. Пьянящий запах Джона бил ему в нос, сводя с ума, сводя все его мыслительные процессы к примитивному: Джон. Хочу. Сейчас.

– Джим, Джим, Джим, – горячечно бормотал Джон. – Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

– Еще, – хрипел Джим. – Еще, попроси меня хорошенько. Ну же, Джонни, умоляй как следует.

Но Джон только заметался под его руками и языком, выкрикивая что-то неразборчивое, и Джим не мог больше ждать, не мог больше терпеть. Хочу. Сейчас.

Он вонзился в Джона, ощутив прошившую его тело дрожь, – тело, открывшееся для него и вобравшее в себя, обволокшее и удержавшее в мягких неодолимых объятиях. Рванул его на себя и принялся двигаться – в рваном, исступленном ритме, заботясь только о том, чтобы привлечь Джона ближе, ближе, ближе, проникнуть так глубоко внутрь, чтобы после него в Джоне не осталось ничего, кроме Джима Мориарти. Расписаться на каждой молекуле, личным клеймом отметить каждый орган, чтобы все и каждый знали, кому принадлежит Джон Ватсон, принадлежит с потрохами. Его Джон, и ничей другой.

Смазка непристойно хлюпала при каждом движении Джима, член Джона влажно шлепался о его живот, и Джим с растущим растерянным изумлением ощутил, как растет и набухает основание его члена. Теперь его толчки были короткими, частыми – шарообразное вздутие не давало двигаться свободно. Джон застонал от сладкой боли, затем вскрикнул и забился под ним, забрызгивая простыни спермой, и Джим плавающим в белом, раскаленном океане блаженства сознанием ощутил, как его член вдвинулся в последний раз и замер, намертво запертый сомкнувшимися мышцами ануса Джона, и Джим кончил, впившись зубами в старый укус у основания шеи Джона – отметину их связи, и это было похоже на ядерный взрыв.

Он преодолел желание безвольно повалиться поверх обессилено обмякшего Джона и попытался перекатить их на бок. Джон зашипел – сомкнутые вокруг члена Джима мышцы болезненно напряглись. Наконец Джим устроил их обоих в более или менее удобном положении и стиснул руки вокруг Джона, ощутив, как подкатывает вторая волна: от поджавшихся на ногах пальцев до пробежавшего по ногам электричества до вставших дыбом волосков на руках до закатившихся глаз и – в паху, тягучей пульсирующей тяжестью, и – крещендо, высвобождение в обнимающую его шелковую тесноту. Джон тихо заскулил: не то от боли – в экстатическом забытьи Джим сдавил его изо всех сил, – не то ошеломленный немыслимой близостью, ощущением горячего извержения глубоко у него внутри. Джим, пытаясь отдышаться, уткнулся носом ему в плечо, прижался губами к влажной коже. Джон запрокинул голову назад, беззвучно пошевелил губами. Джим попытался разобрать слова, но накатившая волна третьего оргазма смыла остатки его рассудка и унесла прочь.

* * *

Джим цедил полуостывший чай, наблюдая за моющим посуду Джоном Ватсоном. После четырехдневного секс-марафона они даже душем пренебрегли, первым делом набросившись на еду. Джим был настолько голоден, что, пока Джон сооружал завтрак, даже пожалел немного о выброшенном китайце. Впрочем, они и без китайца неплохо обошлись.

Джим разглядывал Джона Ватсона.

Тот двигался медленно, осторожно, неловко переступая и поворачиваясь. Молочно-белая кожа, испещренная следами зубов и синяками, покрытая засохшей спермой и смазкой; утомленно сгорбившаяся фигура, изможденный взгляд; заметное с первого взгляда затаенное довольство хорошо оттраханного омеги. Джим чувствовал его, этого невысокого усталого человека – теперь своего и родного; ощущал с расстояния, словно под кожу ему вживили радар, настроенный на Джона Ватсона, его состояние и местонахождение. Движимый наполовину инстинктивным порывом, наполовину мимолетной прихотью, Джим позвал его – одной только мыслью, быстрой и мимолетной, коротким, но на удивление сильным приступом желания, казавшегося теперь неизбежным, слитым и сплавленным c образом Джона в подсознании Джима. Его тело едва ли выдало его мысли – разве только мгновенно дернувшимися пыльцами, телом, едва заметно подавшимся в сторону его омеги, – но вот он, доктор Джон Ватсон, ветеран войны и личная собачка Шерлока Холмса… бывшая собачка: оборачивается к Джиму с вопросом в глазах, непроизвольно делает шаг к нему навстречу.

Поразительно. Никакого визуального или слухового контакта – только эта странная слаженность, узы, связывающие их тела и разумы, уже до такой степени сильные на столь раннем этапе. Неповторимые узы: считанные пары на свете были подобны им с Джоном. Быть может, таких, как они, и не существовало больше. Быть может, они были уникальны: связанные – странное невозможное создание с двумя телами и одной душой.

Джим всегда любил быть уникальным. Наслаждался этим.

Это было вовсе не так весело, по правде говоря, когда веселье разделить было не с кем (о глупенький Шерлок, глупый милашка Шерлок, так и не сумевший оправдать его ожиданий, не сумевший даже отыскать украденную у него зверушку, – Джим будет горевать о нем до конца своих дней, о нем и всех тех играх, в которые они могли бы сыграть); но на этот раз они были вместе, до конца – он и его Джон.

Его, до мозга костей, ничего не оставляя на долю других. Джиму нравилась эта мысль.

Он великодушно решил, что, пожалуй, сыграет с Джоном в связь. В конце концов, обещало быть нескучно.



* Квартира Джима находится в районе Мэйфейр, где прошли первые десять лет жизни нынешней королевы Великобритании.

** Шура – совет, стоящий во главе Аль-Каиды.

*** Фрэнсис Маккей – лидер «Движения за суверенитет 32 округа», политического крыла террористической организации «Подлинная Ирландская республиканская армия» (ПИРА), цель которой – объединение Республики Ирландия и Северной Ирландии.

Все чудесатее и чудесатее. Спасибо, автор.
Кальки намного меньше, ура бете.

офигеть

только вот Джон, разделывающий труп
но вам, дорогой автор, можно все, правда
любые капризы, не только ресницы , любые издевательства, любые сквики - все что угодно за ваши деньги ваше порно и за то, что главный кинк - одержимость, борьба страсти и разума - так чудесно расчесан, да еще в самом подходящем для этого пейринге)

заказчик доволен, как хорошо оттраханный омега

первый автор, вернитесь и напишите нам хотсон
даблджей у нас уже есть, и здесь конкурировать невозможно, имхо

первый автор, вернитесь и напишите нам хотсон
даблджей у нас уже есть, и здесь конкурировать невозможно, имхо
Полностью поддерживаю...
Это - 2 исполнение просто НЕЧТО

Это просто
Просто
Ваще
Ааааа
Автор, вы сожрали мой мозг. И если раньше это было неплохо, то эта часть прекрасна!
Жду-жду-жду продолжения!
только объясните, глупому, откуда пошло это - Джонни Три Континента?