читать дальшеУ каждого своя война, проскальзывающая в жестах, словах и поступках, и каждый сам решает, что с ней делать – пытаться забыть, стереть из памяти и биографии, ненавидеть или лелеять-греть в руках и сердце, как собственное дитя, чтобы внутри ее огонь никогда не затухал. Джон-военный не удивляется, что невольно стремится к последнему варианту. Джон-доктор пробует на вкус противоположное чувство. Когда война обретает имя, испытывать что угодно – кроме равнодушия – становится намного проще. Чувство, колеблющееся между любовью и ненавистью, не требует оправдания и причин для того, чтобы за него держаться. Набор букв в звуковой оболочке – подобно немецкому слову „Hassliebe“, подчиняющемуся только правилам произношения и случайно увиденному Джоном на обложке романа на витрине. Пару месяцев назад Джон даже не подозревал, что в каком-нибудь языке может существовать всего одно слово, способное описать балансирующее на грани чувство, никак не желающее определиться, в какую сторону сместиться и какую полярность приобрести. Шерлок – его пропуск на поле боя в мирной жизни. У его войны имя и облик Мориарти.
Они совершенно не умеют разговаривать и понимать друг друга. Попытка это исправить – последнее, что может прийти в голову. - Привет, - говорит Джон в их первую встречу, только для того, чтобы не показаться невежливым, а у Молли есть причина, чтобы не помнить его имя, если в центре ее мира есть другое – и всегда одно. На самом деле это не может считаться первой встречей – нулевая, ничего не значащая отметка, за которой обрывается иллюзия и подвергается сомнению концепция „первое впечатление обманчиво“, но Джон не силен в психологии чисел, а Джим ненавидит капризные науки, если можно импровизировать. Джону все равно, с кем встречается Молли. Но не все равно, почему Джим смотрит на Шерлока. Заинтересован – значит, опасен, таит в себе нечто другое, кроме немого восторга или не знающей преград в виде социальных норм страсти. Джим улыбается, и это не тот Джим, к которому можно привыкнуть, исключая любые правила.
Джон напоминает себе, что нужно научиться извлекать из сознания инстинкт самосохранения, обманутый пребыванием под тонкой оболочкой ощущения защищенности – мимолетного внимания Шерлока, и так просто ее содрать, живую, до крови. - Привет, - говорит Джим в их вторую встречу, только для того, чтобы сообщить о своем присутствии и превосходстве, и оболочка дает трещину, становится уязвимой для инфекций. Тяжесть вещества на груди, сбивающая сердце с ритма неутешительным предназначением, не располагает к разговору. Джим не улыбается – смеется в голос, запрокидывая голову, обнажая гладкую шею, в которую Джон-друг Шерлока хочет воткнуть острый нож с тонким лезвием – до самой рукояти. Зажать ладонью нос, заставить Джима захлебнуться собственной кровью, припасть к горячим соленым губам и забрать себе последний жадный вдох, чтобы добавить в собрание своих адреналиновых кошмаров еще один. Джон-доктор борется с желанием оставить Джиму телефон своего психотерапевта, думает, ему самому это больше не понадобится, и прошлое не коснется отравленными пальцами его будущего. Будто таким образом Джима можно спасти от того, чему нет определения ни в одном языке.
В третий раз нож в мыслях Джона сменяется пистолетом – вполне реальным, и Джим, прижатый к скользкой стене серого обезличенного здания, подается вперед, к Джону, опасности, натянутой до предела, сконцентрированной в темном зрачке оружия. - Если я когда-нибудь решу покинуть скучный обывательский мир, обязательно выберу этот способ, - произносит Джим и наклоняется, прикасаясь губами к пальцу, застывшему на курке. Джон усмехается, знает, когда Джим действительно так решит, его не окажется рядом. Под ладонью Джона – горячее и пульсирующее, спрятанное под слоем одежды, под кожей, в клетке ребер, цепляется за жизнь, несмотря на то, что каждый миг готово к смерти. В глазах Джима, поглощенных тьмой и предвкушением, – ни капли страха, только отблеск равнодушных огней нависшего над Лондоном вечера. Ни намека на непредсказуемость, и Джон его отпускает.
- Почему я? – спрашивает Джон в их пятую встречу. Джим с настороженностью ядовитой змеи позволяет Джону к себе приблизиться. - Почему бы не ты? Я хотел вернуть в твою жизнь самое сильное чувство... ...возможность любить Джима так же нелепа, как возможность ненавидеть Шерлока. Джим выдерживает паузу и заканчивает с усмешкой. - Ненависти. Ни одно слово не отражает действительность. Джон никогда не испытывал чувства ненависти, ни к одному человеку, стоящему по другую сторону идейности, отличающейся от его собственной. Просто „не понимать этого“ – слишком низменно для Джима. - Может, у меня в детстве не было друга. А, может, я хочу себе твое сердце. Но не раньше, чем оно замолчит. - Не раньше, чем я остановлю твое. Слова не имеют значения – ни для ненависти, ни для любви. Тем более для человека, не воспринимающего всерьез ни одно из этих чувств. Опрометчивая слабость – позволить себе думать иначе.
Джон ведет обратный отсчет, каждый раз обещая себе оборвать происходящее и оставить в нем только себя и Шерлока – как на фотографии, от которой отрывают застывший образ ставшего ненужным человека. Или которого хотят забыть. Отсчет с десяти до нуля, каждый раз прибавляя единицу, чтобы вернуться на шаг назад. Внутренние часы не ошибаются, не допускают вероятности возвращения в прошлое, и время замирает на цифре „семь“. Джон не хочет терять прошлое – ни капли из того, что было... или будет – ни „до“ ни „после“, ни, как ни странно, „с“ Мориарти. - Ты запутался в привязанностях. Заурядные люди часто так делают, - Джим щурится – в Лондоне переполненная солнцем весна – и остужает в ладонях огрызок солнечного диска, брошенный на произвол ветра и высоких блестящих крыш. Сбросить бы его с одной из этих крыш, думает Джон, смотреть, как жадно раскрывает объятия и поглощает изломанное изнутри тело небесная бездна. Джон-доктор или просто человек пытается ловить каждого, кто поскользнется. Джиму это совсем не нужно.
Они не прикасаются друг к другу и почти всегда молчат. Чувствовать присутствие – почти на грани желания быть нужным, достаточно для того, чтобы стремиться к этому, но недостаточно для того, чтобы внести в список жизненных смыслов. - Дело совсем не в том, почему именно ты, Джон, - говорит Джим, когда отсчет Джона, наконец, достигает нуля, а внутренние часы неумолимо бьют десять раз. – Дело в том, почему ты видишь во мне то, чего нет и никогда не было. Джим пахнет одеколоном неизвестной Джону марки, – Джон уверен, что один флакон стоит больше половины его зарплаты, – и усталым сумасшествием, – это намного дороже – почти вся жизнь, а в глубине темных глаз копошится что-то страшное и тоскливое. Пока Джон не знает, что именно, он возвращается к Джиму снова и снова.
-
-
11.04.2013 в 00:00Исполнение № 1
читать дальше
-
-
11.04.2013 в 00:20З.
-
-
11.04.2013 в 01:03-
-
11.04.2013 в 01:07